Меня создала Англия

– Я имею в виду – кино, мюзик-холл. В портовом городе нужно быть особенно осторожным. – Неожиданно поскучнев, он окинул взглядом сиротский садик, заброшенную эстраду, дырявый барабан, кружащиеся листья, шаркающую метлу. Привычно и безошибочно сообщив лицу выражение чистейшей невинности, он выжидательно уставился на Кейт.

– Неужели тебе трудно побыть самим собой? – вздохнула Кейт. У нее защипало в глазах от одиночества. Как больно отпускать его за эту наскоро положенную штукатурку респектабельности – так же больно было впервые отпускать его за границу: на крыше кэба горбится саквояж, в тесной захламленной прихожей срывает замки набитый чемодан, на ковре змеится пояс от пижамы; прощание у подставки для зонтов перед дверью с цветными стеклами. Тогда хоть не было обмана, они были открыты друг другу, как пять лет назад, в том темном сарае; он был бледен, напуган, он едва не расплакался, когда она сказала, что пора, не то он опоздает на поезд, быстро поцеловала и почувствовала, как все в ней оборвалось, когда он сладил наконец с капризной дверцей кэба и, отчаянно трясясь на черных вытертых подушках, увез вторую половину ее самой. Все-таки утешала мысль, что он будет писать, а он ограничился открытками: «Это прелестное место», «Здесь мы купались», «Мое окно отмечено крестиком», и раз от разу все больше балагурства, странные обороты речи, прилипавшие к нему, как защитная окраска, и в какой-то момент понимаешь, что он пропал, растворился среди мелких авантюристов, которых только недостаток смелости спасает от тюрьмы. Но даже в почтовых открытках, подумалось ей, он не был таким далеким, как сейчас, и, скрывая растерянность, она вынула из сумочки пудреницу.

– Неужели ты не можешь побыть самим собой? – повторила она, напрасно гадая, какими уловками Аннет и Мод вырывали у него минуту искренности. – Сегодня, – продолжала она, – мы напьемся и поедем в Лизберг.

Он недоверчиво поморщился:

– А что это за место?

– Вполне приличное, – ответила Кейт. – Там мило и просто. Можно потанцевать, пострелять, встряхнуться на американских горах. Конечно, скука по сравнению с тем, что тебе приходилось видеть, но если мы сперва выпьем…

– Погоди, – прервал Энтони, – у нас еще не было серьезного разговора.

– О чем?

– Ну, есть масса вещей, – сказал Энтони. – Масса. Если ты раздумала обедать, то давай поищем спокойное место. – Он с придирчивым неодобрением обежал взглядом ресторан, пустые стойки, грязные тарелки. Нет, запротестовал он, какое же это спокойное место – порт? – потому что после мисс Дэвидж ей тоже захотелось увидеть порт.

– Что ты привязалась к этой девушке? – возмутился он. – Можно подумать, что ты ревнуешь. Давай куда-нибудь проедемся. Тут есть парк? Они уже полчаса сидели на деревянной скамейке возле пруда, разглядывая уток; мальчишки выбирались из Гетеборга, толкая в гору велосипеды с ярко раскрашенными спицами. В домах на окраине парка один за другим вспыхивали огоньки, пронзительные и колючие, словно в темном кинозале чиркали спичками. Вода в пруду зацвела, к птичьим бокам приставала ряска. – Ты привезла меня сюда, – начал Энтони, – но… – Он настороженно замкнулся, помрачнел. – Я никогда, не сделаю одной вещи: не буду нахлебником. Я им никогда не был.

– Эрик даст тебе работу.

– Ты прекрасно знаешь, что я не говорю по-шведски.

– В «Кроге» необязательно знать шведский.

– Кейт, – сказал Энтони, – я там пропаду. Мне бы что-нибудь попроще. На пароходе я думал об этом все время. Крогу от меня никакой пользы. У меня не будет случая показать себя. – Кружась, слетел лист, задел его плечо и улегся между ними на скамейке.

– Видишь? – сказал Энтони. – Золотой. Побрезговал мною. – Он еще зеленый. Такой не считается. Смотри. – Кейт подняла лист и поднесла его к глазам, потому что уже стемнело. – Надкушен. Белка. Или птица какая-нибудь.

– Послушай, Кейт, сегодня утром в порту я видел объявление на английском языке. На склад нужен специалист-англичанин. Вести бухгалтерию. – Да, здесь ты, конечно, большой специалист.

– Я исписал тысячу гроссбухов.

– Эта работа без будущего.

Она только что просила: «Побудь самим собой»; и сейчас, когда его лицо с трудом различалось в быстро похолодавшем воздухе, когда, зябко передернув плечами, она вспомнила: он без пальто, куда он дел свое пальто? – когда ее мысли отвлеклись на ломбарды и старьевщиков, он обезоружил ее своей искренностью: так останавливает нас за рукав приятель, которого мы давно забыли.

– У меня нет будущего, Кейт.

Он сидел притихший, не ломался, был наконец самим собой, и она дивилась этой перемене, лихорадочно соображая, как лучше использовать удачный момент. Она-то знала, что он человек ненадежный, врунишка, плут в денежных делах, но чтобы он отдавал себе в этом отчет – этого она не подозревала.

Он повторил:

– Ты сама знаешь, Кейт: у меня нет будущего. Из воды, зябко нахохлившись, вышли птицы. Словно маленькие футбольные мячи, коричневые комочки перекатились через зеленый склон, припечатывая листья перепончатыми лапками.