Меня зовут Арам

Что до армянской католической церкви на Вентура-авеню, я там бывал только на рождество и на пасху. Остальное время я переходил от одной религии к другой и в конце концов не стал от этого хуже, так что теперь, подобно большинству американцев, я признаю любое вероисповедание, включая свое собственное, без всякой нетерпимости к кому бы то ни было. Все равно, во что бы ты ни веровал, лишь бы был хорошим человеком.

Цирк

Всякий раз, как в городок наш приезжал цирк, одного известия об этом было достаточно мне и моему дружку Джо Ренна, чтобы мы пустились вскачь, словно дикие серны, как принято говорить в подобных случаях. Стоило нам только увидеть объявления на заборах и в пустых витринах магазинов, как мы совершенно выбивались из колеи и начисто забрасывали свою учебу. Цирк еще только катил к нам по железной дороге, а мы с Джо уже начинали задаваться вопросом, какую пользу хоть когда-нибудь и кому-нибудь приносило это образование.

Ну, а уж когда цирк въезжал в город, тут мы просто теряли голову. Все свое время мы пропадали сперва на станции, глазея, как выгружают из вагонов зверей, потом вместе с цирком шествуя вдоль по Вентура-авеню рядом с фургонами, где сидели тигры и львы, и, наконец, околачиваясь возле самого цирка и всячески стараясь заслужить расположение дрессировщиков, униформистов, акробатов и клоунов.

Цирк был для нас всем тем, чем не могло быть ничто другое. Он был и приключением, и путешествием, и опасностью, и сноровкой, и изяществом, и романтикой, и комедией, земляными орешками, жареной кукурузой, жвачкой и газировкой.

Мы приносили для слонов воду, а потом просто оставались стоять рядом, чтобы хоть казалось, что мы имеем отношение ко всему этому великолепию: натягиванию огромного тента, наведению порядка на манеже и привычному ожиданию посетителей, готовых потратить на цирк свои деньги.

Однажды в пятый класс нашей эмерсоновской школы с опозданием на целых десять минут влетел как безумный Джо и, даже не сняв с головы шапки и не потрудившись объяснить свое опоздание, завопил: «Эй, Арам! Какого черта ты здесь торчишь? Цирк же приехал».

И как это только я мог забыть! Я тут же вскочил из-за парты и бросился вон из класса, а бедняжка мисс Флибети завопила мне вслед:

— Арам Гарогланян, вернись сию же минуту! Арам Гарогланян, ты меня слышишь?

Конечно, я ее слышал и, конечно, знал, чем потом это бегство для меня обернется. Еще одной хорошей поркой, которую закатит мне старина Доусон. Но возвращаться в класс было выше моих сил. Я тогда по цирку с ума сходил.

— А я тебя все ищу, ищу, — говорит мне Джо на улице. — Что такое случилось?

— Да забыл, — говорю я. — Помнил, что приезжает, но из головы вылетело, что сегодня. Где они?

— В пять я встречал их у поезда. А с семи я в цирке. Завтракал за одним столом с циркачами.

— Ну, и как они? — говорю.

— Отличные ребята. Сказали, еще годика два — и собирайся, поедешь с нами.

— Кем? — говорю. — Укротителем львов или еще кем-нибудь в этом роде?

— Да нет, не думаю, чтоб укротителем, — говорит Джо. — Побуду, наверно, рабочим при труппе, пока не выучусь на клоуна или еще на кого-нибудь. Не думаю, чтобы я так сразу смог управляться со львами.

Мы на Вентура-авеню, она ведет прямо к тому месту, где всегда останавливается цирк, недалеко от окружной больницы и ярмарки.

— Ух, и завтрак был! — говорит Джо. — Горячие пирожки, яичница с ветчиной, сосиски, кофе. Вот это да!

— Чего ж ты мне не сказал?

— Да я думал, ты знаешь. Я думал, ты будешь встречать их у поезда, как в прошлом году. Если бы я знал, что ты забудешь, я б тебе сказал. Как же ты мог забыть?

— Не знаю, — говорю, — забыл почему-то и все.

Но это было не так, хотя тогда я и сам о том еще не догадывался.

Я вовсе не забыл. Скорее, кое-что вспомнил. Сделал над собой усилие и вспомнил, какую порку получил от Доусона в прошлом году за пропущенный день, когда убежал смотреть цирк. Потому-то я и продолжал спать после половины пятого утра, когда по всем статьям я должен был уже встать, одеться и бежать на станцию. Но воспоминание о порке удержало меня, хотя тогда сам я еще не догадывался об этом. Джо и я, мы считали порку в порядке вещей: раз уж мы пропускаем занятия, тогда не болеем, и раз это против правил, установленных Попечительским Советом, и за это полагается порка, то ладно, пусть нас порют, чтоб мы были квиты с этим самым Попечительским Советом, чтоб он мог воздать нам по заслугам, как считает нужным. А он считал нужным только одно — пороть нас. Нам, правда, еще грозили, что отправят в исправительную школу, но никто и не думал этого делать.

— Цирк? — говорил старина Доусон. — Ах, цирк. Понятно. А ну-ка, мальчик, нагнись.