Меня зовут Космо

— И притворялись, что летают в космос, — соглашается Макс и укладывает её спать.

Я бы тоже помог её накрыть, если бы у меня были большие пальцы.

— Расскажи мне ещё историю, — просит Эммалина Макса.

— Хочешь, чтобы я почитал «Гарольда»?

Она крутит головой.

— Придумай что-нибудь своё.

Макс говорит:

— Я не знаю, умею ли…

— Попробуй, — говорит Эммалина, подтягивая одеяло под подбородок. — Пожалуйста.

— М-м-м… Ладно. Давай посмотрим… Жил-был пёс по имени Космо.

Я приподнимаю голову и шевелю ушами.

— Как наш Космо? — спрашивает Эммалина.

Макс кивает.

— Ага, только он… спасает район. А на спине у него ездит белка. Они вместе борются с преступниками.

Так, вот это уже совсем неожиданно.

— Они бегают по лесу, — продолжает Макс, размахивая руками, — и разгоняют всех монстров.

— И всё? — спрашивает Эммалина.

— А что, ещё надо?

— Да! Космо должен спасти весь мир.

— Мне кажется, он раньше проголодается.

Эммалина улыбается.

— У белки есть арахисовое масло.

Они смеются, хотя у меня тоже есть предложение, как улучшить историю: избавиться от белки, а вот арахисовое масло оставить. Макс целует Эммалину в лоб, прощается и идёт включать свет на крыльце. Он говорит нам, что это для Папы, на случай, если Папа вернётся домой.

Я ненадолго остаюсь в комнате, опершись на кровать. Эммалина смотрит на меня в почти полной темноте.

— Я скажу тебе секрет, — очень серьёзно говорит она, как всегда, поднимая моё ухо. — Я всё равно хочу, чтобы ты танцевал.

29

Если бы у меня был гнущийся язык, которым можно говорить человеческие слова, я бы посмотрел на Эммалину и ответил: «Я тоже хочу танцевать». Мама и Папа в любой день могут нас разлучить. Так почему бы нам не попробовать выиграть соревнования, как мы планировали? Возможно, у нас ещё есть шанс. Возможно.

— Хочешь прокатиться? — спрашивает на следующий день Макс.

В его голосе нет знакомой лёгкости. Он цепляет поводок к моему ошейнику, и я чихаю на жарком воздухе.

На дворе середина лета — в такую погоду тёмный асфальт обжигает лапы. Я очень хочу вернуться в февраль, когда снег так красиво падал с неба. Практически единственное, что радует, — фруктовый лёд на палочке. У Макса появилась привычка — весьма приятная — делиться им со мной. Когда это видит Мама, она говорит: «Ты не можешь даже представить, где побывал язык Космо». А я всегда могу. Он слизывал желе с кухонного пола, а ещё через несколько минут отчищал мои задние лапы. Не вижу никаких проблем.

Мама и Макс часто спорят.

— У собак рот чище, чем у людей, — говорит он.

— Это опровергнуто наукой, — отвечает она.

Ситуация патовая.

Мы вчетвером медленно едем по дальним улицам и добираемся до продуктового магазина. Макс привязывает мой поводок к перилам и ждёт рядом со мной на тротуаре, попивая лимонад из картонной коробки. Он придвигает миску с водой поближе ко мне. Разлетаются брызги.

— Не забывай много пить, — рассеянно говорит он.

— Я на минуточку! — говорит Мама из-за спины.

Она останавливается у входа, подталкивая тележку с сидящей в ней Эммалиной — и, похоже, готова сказать ещё что-то. Но потом она исчезает с Эммалиной внутри, а мне туда нельзя.

Я отряхиваюсь, и вокруг меня поднимается облачко шерсти. И задумываюсь. Отчасти я озадачен тем, каким нормальным всё снова кажется: магазин, Мама покупает фруктовый лёд и корм, над парковкой поднимается влажная дымка. После отъезда Папы прошло три с половиной недели. Маме снова звонили по телефону. Она с силой бросала вилки и ложки в посудомоечную машину. Но мы всё равно едим. Мама всё равно ходит на йогу, Эммалина — на уроки плавания. День ото дня всё то же самое, но в то же время совершенно другое.

Я всё чаще и чаще слышу, как Мама говорит по телефону. В разговорах звучат слова переезд, и дом, и раздельное проживание. Но я всё равно танцую. И надеюсь.

Солнце немилосердно жарит.

Снова отряхнувшись, я вижу в облаке шерсти дядю Реджи. Он выходит из магазина и, увидев нас, останавливается.

— Космо! — зовёт он.

Я вдруг радуюсь, что меня заметили первым. Он наклоняется ко мне, и я вижу в его пакете сыр в пластиковой упаковке. Я изо всех сил притворяюсь, что полностью поглощён нашим разговором и только им.

Дядя Реджи показывает на тротуар, прямо рядом со мной.

— Можно, я присяду?

— Конечно, — говорит Макс.

Он усаживается и ставит локти на колени.

— Я звонил вчера, спрашивал, не хочешь ли ты зайти в гости. Как вообще дела?

— Ну… — говорит Макс, но замолкает.

Мы сидим в тишине, пока люди катят мимо нас тележки с покупками. Над нами летят птицы, хлопая тёмными крыльями.

— О таких вещах трудно говорить, — в конце концов говорит дядя Реджи. — Я понимаю. Поверь мне, я понимаю. — Он громко вздыхает. — Мама когда-нибудь тебе рассказывала, что, когда я был маленьким, я был таким же, как ты? Я очень, очень сильно из-за всего переживал.

Макс поднимает голову.

— И как ты перестал переживать?