Меня зовут Шейлок

Струлович напомнил членам совета, что выставленные в музее работы совершенно ничего не будут стоить местным налогоплательщикам, что это подарок, и, наконец, что между художественной галереей и пыточной камерой нет ничего общего – ни с культурной, ни с просветительской точки зрения. Д’Антон поинтересовался, чью именно культурную точку зрения выражает мистер Струлович. Если говорить начистоту, многие жители Золотого треугольника нашли бы гораздо больше занимательного и познавательного в таком заведении, какое в шутку привел в качестве примера д’Антон, чем в том, которое с таким жаром и знанием дела предлагает создать заявитель. Где доказательства, что галерея еврейского искусства, британского или какого бы то ни было еще, большую часть которого, насколько он понимает, по духу можно скорее назвать городским и авангардным, вызовет хоть малейший интерес в сельской местности, известной своими замечательными природными красотами и долгой историей мирного посещения церкви? Д’Антон не против подобного искусства – он и сам немного авангардист. В принципе он даже не против галереи наподобие той, которую предлагает открыть мистер Струлович. Несомненно, в более подходящем в культурном отношении месте – Струлович решил, что имеется в виду Голдерс-Грин[46] или Негев[47], – она имела бы успех. Но зачем, во имя всего святого, нужна Галерея еврейского искусства имени Морриса и Лии Струлович здесь, в Чешире?!

Струловичу не понравилось, как д’Антон произнес имена его родителей. Он увидел, что внесенное им предложение подернулось тленом. Оно повисло в воздухе, словно чье-то недоброе присутствие. Пока д’Антон говорил, оно приобрело форму, превратилось в кровожадного призрака, грозящего нарушать покой Золотого треугольника днем и тревожить сон его обитателей ночью. Струлович ощущал прикосновение этого призрака, чувствовал вкус, улавливал запах. Он хотел бы отозвать свою заявку и даже самую память о ней, лишь бы избавить имена родителей от мерзкого душка враждебной чужеродности, с которым они будут теперь отождествляться. Однако Струлович был не в силах обратить вспять древнее обвинение в незаконном вторжении, умело навешенное на них д’Антоном. «Моррис и Лия Струлович» – даже он, их собственный сын, готов был бежать от столь зловещего заклятия. «Моррис и Лия Струлович» – встань в полнолуние на высшей точке Элдерли-Эдж, трижды произнеси эти имена вслух, и врата адовы распахнутся.

Как бывает всегда, когда прежде не знакомый, но живущий по соседству человек становится врагом, Струлович начал встречать д’Антона повсюду: в ресторанах Золотого треугольника, на благотворительных обедах, в гостях у состоятельных коллекционеров, на концерте в манчестерском Бриджуотер-холле, даже на приеме Общества акварелистов в Лондоне. «Может, он мне мерещится? – думал Струлович. – Может, я вызываю его, словно духа, силой нашей обоюдной ненависти?» Струлович старался не встречаться с ним глазами и был уверен, что и д’Антон избегает его взгляда.

«Что со мной происходит?» – удивлялся Струлович. Уж не превратился ли он в одного из тех евреев, которым повсюду видится унижение собственного еврейства? Боже упаси! Подобные люди унижают только сами себя. Разве д’Антон – единственный христианин, который ему неприятен? Я не позволю, сказал себе Струлович, чтобы меня задевала мышиная возня.

Но что, если мышь особенно злобная? Злобная унылая мышь-мизантроп? Что же, на ее возню Струлович тоже научится взирать с утонченным англосаксонским безразличием.

Однажды, прогуливаясь по Натсфорду после долгого обеда с приятелем-адвокатом, Струлович оказался на краю маленькой, но гневной демонстрации перед зданием ратуши. Повод к ней, насколько он понял из раздаваемой литературы, подала компания, которая заключила с местным советом договор на переработку мусора, а кроме того, производила детали для трубопровода, соединяющего Тель-Авив с незаконными поселениями на Западном берегу.

– Какова цель данной демонстрации? – поинтересовался Струлович у одного из протестующих.

– Убедить совет расторгнуть договор.

– На строительство трубопровода в незаконных поселениях?

– На уборку и переработку мусора.

– В Натсфорде?

– Да.

– А как же наш мусор?

– Можно найти другую компанию. И потом, что значит небольшое неудобство в сравнении с…

– Вот именно, – согласился Струлович, хотя и не был уверен, чем неудобство, причиненное жителям Чешира, помешает строительству трубопровода на Западном берегу Иордана.

Протестующий пришел ему на помощь:

– Хотим создать побольше шума.

– В надежде вызвать резонанс?

– В конечном итоге – да.

«Когда бабочка взмахивает крыльями в Натсфорде…» – сказал про себя Струлович и тут заметил среди протестующих д’Антона. Он не успел ни подумать, ни вспомнить о собственном обещании – просто поддался порыву.

– День добрый! – крикнул он, а когда д’Антон обернулся, помахал ему рукой.