Меня зовут Шейлок

Кроме того, д’Антон не был уверен, каким образом отразится на чувствах влюбленных недостаток какого-либо общества, кроме их собственного. Плюри права: от Грейтана быстро устаешь. Когда не останется ни интриги, ни скандалов с отцом, Беатрис может обнаружить, что Грейтан не слишком интересный собеседник. Вполне возможно, в эротическо-эстетическом смысле она тоже от него устанет и заключит, что у обрезания не так уж мало преимуществ. Если оставить религиозную сторону вопроса, д’Антон – поклонник красоты во всех ее проявлениях – и сам предпочитал отсутствие крайней плоти ее наличию. Каким чудом евреи – народ, начисто лишенный чувства прекрасного – пришли к тому же выводу, д’Антон объяснить не мог. Скорее можно было бы ожидать, что они постараются прицепить крайнюю плоть туда, где она не задумана природой. Сделают уродливым то, что первоначально было прекрасным. Вероятно, где-то на пути к окончательному отвержению Древнего мира евреи повстречали нескольких языческих ценителей мужской красоты. Как бы там ни обстояло дело в действительности, д’Антон не удивился бы, если бы Беатрис разделила его вкусы. И что тогда?

Как вариант – Грейтан поддастся на уговоры возлюбленной, Беатрис помирится с отцом, все вопросы чести будут улажены, и они отпразднуют пышную еврейскую свадьбу в Хэддон-холле, Торнтон-мэноре или, учитывая обширные связи Струловича, даже в Чатсуорт-хаусе[62].

По причинам, которые он не смог бы облечь в слова, перспектива эта погрузила д’Антона в глубочайшее уныние.

– Даже не знаю… – повторил он.

* * *

За завтраком Шейлок сказал:

– Не могу не обратить внимания, что вид у вас помятый и взбудораженный. Должно быть, вы провели бессонную ночь, а чувства ваши в смятении.

– Могли бы просто сказать, что я отвратно выгляжу.

– Мне доводилось видеть вас и в лучшей форме. Могу я чем-то помочь?

– Меня носит по морю сомнений.

– Не знаете, вернуться в порт или продолжить путь?

– Обычно под морем сомнений подразумевается именно это.

– Каким же курсом вы предпочли бы следовать?

– Если бы я знал, меня не мучали бы сомнения.

– Необязательно. Порой сомнения сопряжены с практическими трудностями, а не с предпочтениями.

«Когда ты уже уйдешь? – подумал Струлович. – Зачем пришел и когда оставишь меня в покое?»

В душе он по-прежнему восхищался своим гостем, по-прежнему искал его дружбы, однако в бытовом общении, особенно на фоне неприятностей с Беатрис, лингвистическая придирчивость Шейлока, или же моральная придирчивость, или же просто всеобъемлющая еврейская придирчивость казалась Струловичу слишком обременительной.

– Мои сомнения, – ответил он со вздохом, – не сопряжены ни с практическими трудностями, ни с предпочтениями.

Он говорил медленно, словно длинные слова давались ему с трудом.

– Мои сомнения сопряжены с вопросами морали. С моими правами и обязанностями как еврейского отца в противовес правам и обязанностям моей дочери как… сам не знаю, кого. Вправе ли я разыскать Беатрис и притащить ее домой? Вправе ли она уезжать куда и с кем пожелает? Могу ли я требовать, чтобы она вышла замуж за еврея? Или, по крайней мере, за ближайший аналог мужу-еврею, который я смогу раздобыть? Имеет ли Беатрис право добиться, чтобы меня признали невменяемым? Позволительно ли ее новым друзьям надо мной насмехаться? Насколько оправданно вернуть им этот смех с процентами, в десятикратном или стократном размере, честным или бесчестным путем? Это тоже составляет предмет моих сомнений – какими средствами заставить их страдать?

– Последнее нельзя отнести к вопросам морали, – заметил Шейлок.

– Вы сегодня необычайно педантичны. Неужели я и вас чем-то обидел?

– Ничуть. Просто хочу убедиться, что мы говорим об одном и том же, прежде чем вмешиваться.

– Если вы намерены усилить мои сомнения, то, прошу вас, не надо. У меня и так голова болит.

– Мое вмешательство не усилит ваших сомнений. Напротив, оно заставит вас решиться.

– Решиться на что?

– Потребовать расплаты.

– На каких основаниях?

Шейлок колебался не дольше секунды.

– Растление малолетних. Грейтан Хаусом соблазнил вашу несовершеннолетнюю дочь.

– Моей дочери шестнадцать.

– Когда он впервые переспал с Беатрис, ей было пятнадцать. Насколько я понимаю, в вашей стране это противозаконно.

Внезапно Струловичу стало трудно глотать. Он положил ладони на стол, словно демонстрируя, что в руках у него ничего нет, и, казалось, ждал от Шейлока того же.

– Откуда вы знаете?

– Я знаю то, что знаю. Слишком поздно подвергать мои методы сомнению.

– Я подвергаю сомнению не методы, а источники. Вы только что выдвинули серьезное обвинение. Мне нужно убедиться, что ему можно верить. Откуда у вас такие сведения?

– Какой толк от подобных вопросов? Лучше найдите доказательства. Загляните к дочери в компьютер. Проверьте почту.

– Вы что, читали ее электронные письма?

– Всего лишь предлагаю вам почитать. Возможно, это противоречит вашим моральным принципам, однако вы сами признались, что уже глянули одним глазком. Попробуйте глянуть двумя.

– Это противоречит моим моральным принципам.