Меня зовут Шейлок

Шейлоку хотелось бы выйти в сад и поделиться своим недоумением с Лией.

– Судя по всему, – сказал бы он ей, – мой гостеприимный хозяин видит во мне образец для подражания. Можешь себе представить?

– Боюсь, как бы это не вскружило тебе голову, – ответила бы Лия, – но для меня ты тоже всегда был героем.

– Значит, оба вы дураки.

* * *

Хотя д’Антон до последнего спрашивал, нет ли новостей с Риальто, из всех участников драмы он казался наименее взволнованным. Пусть топор палача падет. Чему быть, того не миновать. Главное – готовность[68].

Учитывая, что поначалу д’Антон встретил предложение Плюрабель в штыки, настроение у него было неожиданно хорошее. Впрочем, она как следует его обработала – объяснила, сколь многое зависит от его содействия. В конечном счете, напомнила Плюрабель, ему самому план не может принести ничего, кроме выгоды.

И все же Плюрабель удивило, насколько он спокоен.

– Меня поддерживает сознание нашей правоты, – произнес д’Антон, взяв руку Плюри в свою и прижав ее к щеке.

– А меня – твое спокойствие духа, – ответила она.

Оба рассмеялись.

Когда приехали Струлович с Шейлоком, в снежно-белом шатре, обогреваемом рядами лучших уличных обогревателей, какие только можно достать за деньги, собралась уже целая компания.

Шейлок, который был все-таки без шляпы, представил Струловича хозяйке.

– Странно, что мы не встречались раньше, – сказала Плюрабель, пожимая Струловичу руку.

– Поскольку мы не вращаемся в одних и тех же кругах, если не считать тех кругов, которые моя дочь описывает вокруг меня, а вы – вокруг нее, ничего странного я не вижу.

Странным Струловичу показалось другое: выражение обиженного удивления – словно у человека, тонущего там, где нет воды, – которое придали каждой черте Плюрабель тысячи хирургических надрезов. Пусть нож обойдется с д’Антоном столь же немилосердно, пожелал мысленно Струлович.

Он так же отвратителен, как я предполагала, подумала Плюрабель, ощущая новый прилив жалости к Беатрис. Неудивительно, что ее собственный отец ненавидел евреев. Впервые она поняла значение тестов, которые он составил для ее потенциальных любовников. Тесты были призваны защитить Плюрабель от посягательств подобных монстров. Из двух представленных особей она предпочитала Шейлока, что и подчеркнула: взяла его под руку и провела в шатер, к гостям.

– Кто все эти люди? – спросил Струлович, идя вслед за ними.

– Доброжелатели д’Антона и мои друзья, – ответила Плюрабель. – Вам было предложено пригласить равное число сторонников.

– Я не нуждаюсь в сторонниках.

– Могу вас заверить: они здесь не для того, чтобы поколебать мнение какой-либо из сторон.

– Никаких мнений быть не может. Мы с вашим сообщником договорились, что произойдет, если Грейтан не возвратит Беатрис к полудню, а до назначенного срока осталось всего несколько минут.

Ровно в полдень д’Антон вышел из дома и, подобающе потупив взор и слегка сгорбив спину, словно хотел изобразить усталость, направился к Струловичу. Струлович заметил, что под пальто и пиджаком у него белоснежная, как окружающий пейзаж, рубашка, три верхние пуговицы которой расстегнуты, точно у эстрадного певца. «Может, он забыл, для чего мы здесь? – пронеслось в голове у Струловича. – Не думает ли он, будто я покушаюсь на его сердце?»

Ни тот, ни другой не пожелал обменяться рукопожатием.

– Итак, дело решено, – объявил Струлович, глядя на часы. – Вы исполните мое желание вместо своего подельника Грейтана…

– Он мне не подельник.

– Как скажете. Вы исполните мое желание вместо него, и когда дело будет сделано…

– Мы с вами окажемся в расчете. У вас больше не останется претензий ни к кому из нас, включая вашу дочь.

– Моя дочь остается моей дочерью. Я не согласен считать Беатрис «одной из вас». Но я приму любую ее волю, если у меня будет письменное подтверждение того, что вы покинули клинику не в том же состоянии, в котором туда поступили.

– По-моему, последний пункт выходит за рамки договора. Не даст ли он вам право жаловаться, что в том или ином отношении я остался тем же человеком, что и раньше?

– Кем вы останетесь «в том или ином отношении», меня не касается. Своим складом ума, характером, темпераментом и привязанностями, своими предрассудками вы вольны распоряжаться, как пожелаете. Сам дьявол не смог бы их изменить, поэтому и я не льщу себя подобной надеждой. Пределы моих требований четко ограничены. Вы знаете, чего я хочу.

– Чтобы вернувшись, если будет на то воля Божья, я оказался годен на роль вашего зятя…

– Моим зятем вы не станете никогда.

– И никогда не захочу им стать. Я имею в виду лишь в «четко ограниченном» смысле. Годен, в глазах вашего Бога, на роль еврейского мужа, если когда-нибудь пожелаю сделаться таковым. Ха!

Почему-то на фразе «в глазах вашего Бога» Струловичу захотелось выцарапать глаза д’Антону. Даже когда пробили часы, его не покидала надежда, что Беатрис все-таки вернется – неважно, с Грейтаном или одна. Теперь же он молился, чтобы она не приехала.

Струлович утвердительно кивнул.