Меня зовут Шон

— Понятно, — Элисон сделала пометку, а Том принялся пить чай, ничуть не смущаясь подкисшего молока. — Не знаете, они уехали? Похоже, дома никого нет. В прихожей целая куча почты. Может, они в отпуске?

Нора поморщилась, потирая одну потрескавшуюся ладонь о другую. Чай она себе налила, но пока к нему не притронулась.

— Боюсь, я не знаю. Мы не особо близки.

— В самом деле? Вас здесь всего трое!

— Он много работает. Сьюзи я иногда вижу, и мы просто здороваемся.

Это было совсем некстати. Их коллеги-полицейские уже установили, что Ник Томас не вышел на работу в местном совете после Рождества, но за несколько недель до этого он брал длительный больничный, и коллеги полагали, что он все еще серьезно болен гриппом или восстанавливается после болезни.

Что же касается его жены, то она, похоже, никуда не ходила и ни с кем не встречалась. На нее попытались выйти через мать, но та оказалась в кругосветном круизе, и связаться с ней не было никакой возможности.

— Простите, больше ничем помочь не могу. Надеюсь, вы узнаете, кто это, — сказала Нора, провожая их до двери.

Уже у самого выхода Элисон вздрогнула от неожиданного звука. Детский плач? Где-то в доме захныкал ребенок.

— О, простите, — улыбнулась Нора, и ее лицо стало мягче и привлекательнее. — Простите, мне нужно к ней.

Элисон шагнула за порог и словно нырнула в озеро с ледяной водой.

— Не думал, что у такой могут быть дети, — заметил Том. — А она не старовата?

— Теперь и в пятьдесят рожают, — проворчала Элисон. — Давай. Возвращаемся в участок, тут нам больше ничего не светит.

Элинор

Декабрь

Мы всегда думаем об именах как о чем-то постоянном, неизменном. Помню, в «Суровом испытании» был персонаж, который, крича, что имя — все, что у него есть, отправлялся за это на смерть. Но это не так. На протяжении жизни можно примерить на себя множество имен. Женщине это проще проделать — просто выйди замуж, забудь свою прошлую жизнь, потом начни использовать прозвище, и не успеешь оглянуться, как станешь совсем другим человеком.

На меня вешали самые разные ярлыки. Мать называла меня Элинор — крутое сильное имя, подходящее для такой женщины, какой она хотела меня видеть. Когда я сбежала, то избавилась от него и стала Элли — милой и легкомысленной. На концертах я была Елена Ветриано — это имя я придумала по названию итальянской улицы, и оно очень подходило темноволосой красавице, в которую я превратилась. Я притворялась, будто в моем происхождении было что-то более экзотичное, чем английская деревня. Художники, писатели — им всем сходят с рук псевдонимы, хотя для других людей это считается признаком хитрости. Муж тоже называл меня Элли. Элли-красотка. Теперь я стала Норой Холском — по матери. Я родилась с другой фамилией, и это было еще одно мое воплощение. Я все еще пыталась понять, кто такая Нора, на что она способна. Как далеко она может зайти.

Когда я нашла тот бальзам для губ в вещах из машины мужа, а потом получила двойной удар, узнав, что он не только растратил все мои деньги, но и не был — никогда не был — врачом, меня начало бросать то в жар, то в холод. Меня трясло. Я долго не могла понять, что испытываю. Гнев? Шок? Ревность?

Думаю, это было облегчение. Наконец-то мне было кого винить. Я не могла заставить себя ненавидеть его, даже зная, что все это время была права и у него действительно была другая. Его не стало, и боль утраты затмила все прочие чувства, которые я могла испытывать к нему. Я готова была отдать правую руку за то, чтобы вернуть его, даже зная о его неверности. Но теперь нашлось и объяснение, почему он вылетел с дороги в тот безоблачный день. Конечно — он же был не один. С ним ехала та женщина, и она каким-то образом стала причиной катастрофы, спровоцировала ее. Я снова и снова рассматривала на картах «Гугла» участок дороги, на котором он погиб, и на многие мили впереди там ничего не было — просто неасфальтированный проселок. Поля. Она наверняка была в машине, когда что-то случилось. А потом, скорее всего, подло сбежала с места аварии. Возможно, позвони она в скорую, тебя могли бы спасти. И ты вернулся бы ко мне. Эта женщина была преступницей. Мало того, она предала собственного мужа (я была уверена, что она тоже замужем — так было проще) и оставила меня вдовой. Я решила непременно разыскать ее и заставить страдать так же, как страдала я.

Но как найти невидимку? Я не знала. Ни имени, ни описания — ничего. Лишь то, что она была владелицей липкого дешевого бальзама для губ из тех, которые можно купить в любой аптеке. Мне даже спросить было не у кого, кроме Конвея, к которому я вовсе не собиралась обращаться. «Ребята» из больницы даже не приехали на похороны Патрика, несмотря на все вечера, что он проводил с ними за выпивкой.

Потом до меня дошло — конечно, и это тоже было вранье. Те вечера он проводил с ней. Даже когда я считала, что мне известно все, в чем-то я продолжала себя обманывать.