Меня зовут Шон

Конечно, позднее она выяснила, что он пришел не ради музыки. Почти совершенно лишенный музыкального слуха, он был неспособен отличить Рахманинова от какого-нибудь поп-хита. Он просто увидел афишу по дороге на работу. «Твои глаза словно смотрели прямо на меня. И длинные черные волосы… Я попался». Он не упомянул, что на фотографии она была в открытом платье с глубоким вырезом. Вот так это и работает в классической музыке. Если ты молода и хороша собой, у гебя есть шанс. Ей было тридцать, когда он впервые накрыл ее ладонь своей, и она боролась из последних сил. Чтобы добиться успеха, у нее оставалось всего несколько лет. А она была не из числа великих. Много работала над техникой, но критики были правы — ее душу словно сковал лед. Она играла без эмоции. Совсем не удивительно для мертвой девушки.

В обзорах и биографиях неизменно всплывала эта история с Себби, матерью и отцом. Журналисты хотели выяснить все до конца: «Что ты чувствовала, Элли? Должно быть, была опустошена. Тебе не казалось, что ты можешь найти утешение только за фортепиано?» Что с них взять… Они хотели бы разложить весь мир по полочкам своими аккуратно выстроенными фразами. «Я была опустошена, — повторяла за ними она. — Да, казалось, весь мир рухнул». Были и деньги, и гостиничные номера, и аплодисменты, и платья, но никого не было рядом. Пока не появился он. Врач. Хороший человек, как ей показалось.

В тот первый вечер, на банкете после концерта (в числе приглашенных гостей его не было, но он как-то сумел договориться) он взял ее за руки:

— А мы с тобой не слишком отличаемся друг от друга. Все зависит от наших пальцев.

— Ты хирург?

— Вроде того, — он нежно сжал ее ладони, полностью укрыв их своими. — Как тебе только удается брать все эти ноты?

Она начала рассказывать об аппликатуре и о том, как трудно бывает играть женщине с узкими ладонями. Он, казалось, жадно слушал. Как же она смеялась, когда выяснилось, что это была всего лишь игра, что он и понятия не имел, о чем она говорит! А смеяться не стоило, потому что на самом деле они были разными. Она не умела притворяться, и в этом была ее проблема. А он… он слишком хорошо это умел.

* * *

Конвей все не отставал:

— А твоя семья?.. Ты ведь рано осталась сиротой? Она поморщилась — как всегда, стоило кому-нибудь коснуться этой темы:

— Увы.

— Ты была единственным ребенком?

«Пожалуйста, уходи. Ну пожалуйста». Она нагнулась, чтобы поднять упавшую под стол салфетку. Как же невыносимо было видеть, как чужие люди топчут ее ковер ботинками, перепачканными кладбищенской грязью, как трогают ее вещи, оставляя пятна и отпечатки пальцев.

Он взболтал виски в стакане. Элли не предложила добавки. Через минуту она собиралась вышвырнуть его вон. И плевать на манеры!

«Ну и позорище!»

«Заткнись, мама!»

Конвей продолжил:

— Занятная вышла авария. Верно говорят, будто на дороге больше никого не было и он просто врезался в дерево?

— Должно быть, потерял управление. А может быть… животное или еще что-нибудь, или машина была неисправна. Они пока не знают.

— А ведь он — хороший водитель. Разве не смешно?

«Ох… Заткнись! Убирайся! Прекрати говорить о нем в настоящем времени! Его больше нет! Нет! Он умер!»

Она заставила себя улыбнуться:

— Ты был ему хорошим другом, Джеймс. Спасибо. Теперь, если не возражаешь, мне бы хотелось немного…

Он перебил ее:

— Мы были близкими друзьями, да. Дело в том, Элли, и мне жаль говорить об этом прямо сейчас, в самом деле, но Пэдди… он мне слегка задолжал.

— Что?

— Я одолжил ему денег. Ну, по-дружески. А теперь я сам оказался в затруднительном положении.

Элли уставилась на него. Он в самом деле стоит в ее гостиной, пьет ее виски и требует денег?

— Его только сегодня похоронили, — услышала она собственный голос.

Она еще не задумывалась о деньгах, о его пенсии, о накопительных счетах — всем этим занимался Патрик. Их юрист пообещал ей решить все вопросы. Он тоже приходил сегодня, принес свои соболезнования, не отрываясь от чаши с чипсами.

«Мне так жаль. Очень сожалею о вашей потере».

— Понимаю. Я бы и не заикнулся об этом, если бы не оказался на мели.

Тут ей захотелось убить этого типа в засаленном черном пиджаке. Пальцы у него были короткие, похожие на обрубки. Совсем не как у Патрика с его изящными руками хирурга. С чего это Патрик стал бы одалживать деньги у такого человека? Наверное, он врет, пытаясь воспользоваться вдовьей скорбью.

Она холодно бросила:

— Завтра я встречаюсь с юристом. До тех пор я не могу распоряжаться никакими средствами. Уверена, вы поймете.

Она протянула руку к его стакану, и Конвей, видно решив, что получит добавку, ответил:

— Твое здоровье!