Меня зовут Ворн

– Наш несдержанный друг, – рассказывал Норг, – который в том сезоне победил выставленных неким благородным господином бойцов, оказывается, нанес тому великий денежный урон и даже личное оскорбление тем, что, отказавшись принять подкуп для заведомого проигрыша, еще и покалечил его ребят. Жадным и мстительным тот оказался. Ходят слухи, что, однажды попробовав заморскую тыкву и придя от ее вкуса в неописуемый гастрономический восторг, жирдяй приложил максимум усилий, но заграбастал монополию торговли тыквой по всей округе. Теперь продажи этого овоща идут исключительно через него.

Осерчав на Гриню, он захотел его смерти, но, поразмыслив, поменял желания и подергал во дворце нужных людей, разузнав все о Лаки и его бойцовских клубах. Алчно потирая пухлые ручонки, унизанные драгоценными перстнями, он решил прибрать эту монополию себе. Зачем, спрашивается, ему нужна эта докука, если и без того денег куры не клюют? А просто, из вредности и жадности, потому что может. Занимая должность у имперского трона и водя личную дружбу с самим Светлейшим, он расписал императору, как было бы замечательно для его высочества и всего государства, если бы таким прибыльным делом заведовал не какой-то там Лаки, а он, верный слуга Светлейшего и рачительный благодетель его империи. На вопрос, а что же с безногим он собрался делать, ведь тому сами Боги покровительствуют, и убийство его может повлечь за собой кары господни на всю империю, толстый жмот ответил следующее:

– Зачем убивать сивуча, несущего золотые яйца? Пусть себе катается по великой империи, собирает доходы для его Светлейшества и дает отчеты о проделанной работе. А чтобы он был посговорчивей, нужно найти нужные рычаги для управления этим любимчиком Богов. У всех есть свои рычаги давления, и у безногого они тоже имеются. Главное, для начала, схватить его вместе с ближниками и для острастки подержать немного в казематах. Для пущей убедительности можно одного-двоих запороть, запытать до смерти, на глазах старика, естественно. Если это его не проймет, то покалечим приемыша, – говорил о Нушике и мысленно уже представлял, как лично наблюдает за пытками над Гриней, который болючей костью обиды до сих пор стоял у него поперек глотки.

Об этом разговоре с императором он поведал своей юной прелестной любовнице, к которой захаживал довольно часто, одаривая ту драгоценностями и слюнявыми лобызаньями.

– Вот и натравил он на тебя всех имперских псов, поручив это дело Краму. Та еще паскуда. Говорят, он взлетел по карьерной лестнице за невероятно короткий срок и, отринув помощь высокородного отца, сам от рядового личной гвардии Императора до сотника добрался.

Теперь Калину стало понятно, почему их пытались взять живьем, не убивать. Почему так долго преследуют и столь тщательно разыскивают. Да, тут однозначно нужно убить этого жирного гада, что бы все успокоилось. Нет заказчика – нет проблемы, да и то не факт.

«Хотя, если вспомнить суеверные страхи о покровительстве Богов безногому и сопоставить внезапную кончину толстого утырка, то… – размышлял Калин, сидя в сторонке, поглаживая дремлющего мрякула. – Такая паника накатит, – усмехнулся он, – что ни одна гнида больше не раззявит свою варежку на бизнес Лаки».

– Ну, выкладывай, выкладывай, чего еще узнал.

По хитрющему и довольному виду Норга Лаки понял, что у того еще и козырь припасен в рукаве.

Норг довольно ухмыльнулся, откинувшись назад.

– Догадайся, с кем его любовница еще шашни крутит?

Лаки вопросительно изогнул бровь, всем своим видом показывая, что он весь во внимании.

– С Крамом, который так же посещает благородную юную Альбину, и та, видя элитного пса, вся светится и бежит вприпрыжку, вешаясь ему на шею. Она-то и сливает ему все планы и домыслы своего «благодетеля», от вида которого становится кислее квашеной капусты и столь вымученно улыбается, что так и хочется треснуть ей по прелестному личику.

– Крам… Крам… что-то знакомое, – задумался Лаки.

– Да сталкивались мы уже с ним, давно, правда. Помнишь, сопляк тот, из-за которого Левшу казнили? – напомнил старику Норг.

– Точно! – хлопнул он себя по колену. – Вот же выродок! А я то и думаю, что-то имя больно знакомое. Крамос его тогда звали, верно. Значит, теперь он Крам… понятно. С-с-сученыш, – зашипел Лаки от злобы. – Сколько лет-то прошло? Десять? Двенадцать? А не ошибся ты? Точно это он?

– Точно, сам его видел. Сутки, считай, на его голый зад таращился, на котором до сих пор след от розги, оставленный Левшой, красуется. Жаль, гада нельзя было трогать, сидел лишь зубами скрипел.

«Кажись у Витьки свистуна теперь не один, а целых два клиента нарисовывается», – думал Калин, глядя, как мстительная ухмылка играет на лице Лаки.