Меня зовут Женщина

Первое, что нам показывают, — это магазин для животных — гордость Англии. Сто видов поводков, ошейников, мисок, подстилок, клеток, консервов, погремушек и игрушек набивают крохотное помещение. Молоденькая девушка улыбается из-за прилавка; узнав, что мы русские («О, перестройка, Горбачев!»), вынимает из клетки лоснящегося кролика и предлагает детям его потискать. Мимо магазинов с вытряхнутыми на асфальт товарами, режущими советский глаз неохраняемостью, идем в парк.

— Никто ничего не крадет в магазинах, — объясняет Пнина. — Очень редко в больших магазинах туристы. Одна советская чемпионка мира в большом универсаме украла трусы и шоколадку. У выхода ее задержала полиция. Я работала с этой делегацией и пошла ее выручать. Пришла к начальнику полиции и говорю: «Сэр, у них в Советском Союзе ничего нет. Простите ее». А он, такой седой джентльмен, смутился и говорит: «Вы хотите сказать, что в Советском Союзе нет трусов? В чем же она в таком случае победила на этом чемпионате?» Конечно, мы ее выручили, но въезд в Англию ей навсегда закрыт. Я не скажу фамилию, это слишком большой позор ее семье.

Парк пустой, прелестный, скудноватый для русского воображения, но, в общем, парк.

— Это наш Гайд-парк, здесь можно делать все, что угодно, — говорит Пнина.

— А можно я сделаю сальто? — спрашивает Петя.

— Конечно, можно.

Петя делает сальто, потом еще одно и оказывается на земле с воплем и серым лицом. Сбегаемся, вытираем слезы, вправляем воображаемый вывих, подвязываем руку шарфом и движемся в продуктовый магазин, в котором Петя забывает про руку. Небольшие очереди, продукты на все буквы алфавита, все первой свежести, все упакованы, как новогодние подарки. Малыш в сидячей коляске разрывается от крика, требуя у респектабельной мамы банан, через полчаса она сдается и покупает ему упакованные полбанана.

— Разве бананы дорогие? — удивляюсь я.

— Нет. Но зачем портить ребенка! Если не будешь экономить пенсы, у тебя никогда не будет фунтов, — объясняет Пнина. Петя и Паша разочарованно получает по одному банану.

— Все могут купить себе фрукты?

— Нет. Очень плохо живут пенсионеры.

— Продукты экологически чистые?

— Чистые в магазинах «здоровой пищи», но там сумасшедшие цены. А что в этих — никто не знает, периодически бывает какой-нибудь скандал то с одной фирмой, то с другой.

— А что ваши экологи?

— Они борются. На днях объявили, что все население около атомных станций больно лейкозом. И что? Повозмущались и забыли. Тэтчер даже ухом не повела.

Около магазина — ряд женщин с магазинными тележками, набитыми продуктами. Они ждут, когда за ними подъедут мужья или сыновья на машинах.

— Советские женщины на себе еще не то носят.

— Но, дорогая, для меня всю жизнь загадка, как ваши женщины умудряются жить в таких условиях и хорошо выглядеть.

— Это никакая не английская кухня, это моя собственная кухня. Англичане не умеют готовить ничего, кроме мяса с кровью. Правильно я говорю, Рональд? — говорит Пнина после обеда.

— Ты преувеличиваешь, дарлинг, — улыбается Рональд.

Пытаюсь вымыть посуду, слава богу, хотя бы кран в кухне имеет смеситель.

— Что ты делаешь? — ужасается тетя, глядя на струю воды. — Ты всегда так моешь посуду? Ты знаешь, сколько стоит вода?

— Не знаю.

— Положи в моечную машину. Ты совсем как Рональд, он тоже любит тайком от меня мыть посуду прямо в раковине.

— У всех англичанок есть машины?

— Нет. Они набирают раковину воды, льют туда мыло. Представляешь, вместе купаются остатки пищи, хрустальные бокалы, а потом все это даже не полощется, а вытирается полотенцем. Есть даже такая поговорка: «полотенце съедает мыло». Дорогая, брось посуду, едем смотреть ночной Лондон. Это чудо!

Очень хочется завалиться спать и дать глазам отдохнуть от прелестей капитализма. Английские домики, такие разные сначала, за день становятся изнурительно одинаковыми, от витрин и реклам тошнит, Петя жалуется на руку, последние силы уходят на то, чтобы надеть на лицо благодарную улыбку и запихнуться в машину. Пнина и Рональд на эзоповом языке ругаются о том, что мальчика надо немедленно показать врачу и что себе думают родители, которые об этом не думают. Мы, родители, растерянно переглядываемся. С одной стороны, ничего страшного, уж как только не падали дети за двенадцать лет и ничего не ломали, с другой стороны, непонятна финансовая сторона обращения к врачу.