Меняя личности

Я покачал головой после того, как она вышла из моего кабинета. Чего нам не хватало, так это еще одной причины, из-за которой она боялась бы приходить ко мне.

20 апреля 1994 года я начал работать в качестве заместителя медицинского директора федеральной программы медицинской помощи престарелым. Для меня это было настоящим прорывом. Я несколько лет обдумывал стать управленцем в сфере медицины. Я рассматривал возможность стать заведующим отделением психиатрии в какой-нибудь клинике, но, будучи президентом «Психиатрического общества штата Иллинойс», я познакомился с медицинским директором федеральной программы медицинской помощи престарелым, врачом, который был на десять лет старше меня и который занимался административными вопросами практически всю свою жизнь. Он и попросил меня стать его заместителем. Меня охватило ощущение, что я снова вернулся в медицинский колледж. Эта работа не замыкалась только на психиатрию, а охватывала всю сферу здравоохранения.

Когда мне предложили эту должность, то я сразу отказался. Я ненавидел эту программу. Всё, что я знал о ней, так это то, что врачам мало платили. Но мы разговорились и хорошо поладили. Я еще раз всё хорошенько обдумал и пришёл к выводу, что этот пост еще лучше, чем заведующий отделением, поэтому я согласился.

На своей новой работе вместо заботы об отдельном пациенте я управлял целой системой медицинского обеспечения. Число пациентов, которыми я занимался, подскочило с сотни до 2,3 миллиона человек. Я их никогда лично не видел, но всё, что я делал, напрямую их касалось. Вместо лечения я придумывал регламент оказания медицинских услуг. Так началась следующая ступень моей карьеры.

С учетом занятости на новой работе я мог принимать пациентов только половину дня раз в неделю. Безусловно, Карен осталась среди тех пациентов, которых я продолжил лечить. С остальными пришлось расстаться, что было тяжело. С некоторыми я работал несколько лет, и было не совсем справедливо обрубать с ними отношения, несмотря на то, что я долго их всех готовил к неминуемому концу. Всё равно было грустно.

Мне не хватало моих пациентов. Раз или два в день я вспоминал о той трогательной и искренней связи с каким-либо пациентом, которая была важна для нас обоих. Обычно это был анализ внутренней острой борьбы, какого-то негативного переживания или действия, которое, как потом выяснялось, зародилось в нем давным-давно, вошло невольно в привычку, а затем не без моей помощи было понято.

Вместо этого, став ответственным за данную программу, я был вынужден постоянно учиться. Мне было необходимо быть в курсе последних медицинских технологий, чтобы решить, что она покроет локально, и я всегда изучал современную врачебную практику. Я надеялся, что мой новый пост будет меня только вдохновлять на новые подвиги.

Карен продолжала бесконтрольно «терять время», хотя обычно казалось, что это даже ей в некоторой степени не вредило. Из-за того, что её беспокоили пробелы в её жизни, я решил найти способ общения с другими ее личностями, которые оставались невыявленными. Обычно для этого использовался гипноз.

Сложно точно описать, что происходит в этом состоянии. Хотя гипнотический транс известен был с древнейших времен и врачи его применяли уже более ста лет, но до сих пор не существовало бы единого теста, который бы позволял с уверенностью сказать «да, она в трансе». Магнитно-резонансная томография (МРТ) и позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ) не выявляли особых различий между гипнотическим трансом и тем, когда человек просто закрыл глаза и решил пофантазировать. Однако исследования показали, что человек под гипнозом действует по-другому. Интересен факт, что сам термин «гипноз», который ввел в обиход французский врач в 1820 году, с греческого переводится как «сон», но со сном не имеет ничего общего и к нему не относится. ЭЭГ-обследования показали, что пациенты в трансе на самом деле находятся в состоянии расслабленного бодрствования.

Их внимание может фокусироваться исключительно на словах гипнотизера или же на внутренних процессах, происходящих глубоко внутри, принадлежащих к области бессознательного, которые обычно недоступны им.

Подверженность гипнотическому воздействию можно измерить рядом психологических способов, и пациенты с синдромом множественной личности хорошо поддаются гипнозу. Но я всё равно сомневался использовать его на Карен. Иногда я думал, что это был страх перед неизведанным.

И возможно ещё опасения, что я не был достаточно опытным в этой сфере. Для пациента гипноз - это дар, а для врача - искусство. Гипноз также ставит с ног на голову наши отношения с Карен, которые я пытался сохранить. Я всегда давал Карен возможность управлять сеансами, чтобы не влиять на то, что ей хотелось мне рассказать. Но при гипнозе я брал бы дело в свои руки и руководил ею, пока она была в трансе, заставляя её сконцентрироваться на том, что я говорил. Я мог бы свести к минимуму свои рекомендации, но всё равно это было существенным изменением в нашей терапии.