Меняя лица

Бинс брызнул в него водой, но в драку не полез. От упоминания бекона все поняли, что проголодались. Они выбрались из бассейна и побрели к сложенной поодаль одежде. На небе не было ни облачка — никаких лиц или фигур, способных пробудить что-то определенное в памяти Эмброуза. Но внезапно он вспомнил одно лицо. Ферн Тейлор — веснушчатая, с чуть вздернутым подбородком, закрытыми глазами и влажными длинными ресницами. Ее мягкие розовые губы, припухшие и дрожащие. Такой она была после того поцелуя.

— Вы когда-нибудь смотрели на картину так долго, что краски смешиваются и вы перестаете понимать, на что именно смотрите? Ничего не видите, просто завитки красок? — спросила Ферн.

Эмброуз снова взглянул в лицо, которое вспомнил однажды в далеких землях. И он, и Бейли молчали, отыскивая что-нибудь интересное в облаках.

— Думаю, с людьми так же. Когда ты смотришь на них по-настоящему, перестаешь замечать, какой у них нос или зубы, не замечаешь и следов от прыщей, и ямочку на подбородке. Все это сливается, и внезапно ты видишь другое: красоту, которая обретает совершенно новый смысл.

Ферн не сводила глаз с неба, а Эмброуз — с нее. Она говорила не о нем. Она просто размышляла вслух. Просто была собой.

— Это работает и по-другому, — подхватил Бейли. — Уродство определяется поступками. Беккер вовсе не урод внешне. Как и я — не красавец.

— Ты прав, мой качающийся на волнах друг. Чертовски прав, — серьезно сказала Ферн.

Эмброуз прикусил язык, чтобы не засмеяться. Вот чудики. Такая странная парочка. И тут же ему захотелось плакать. Этим он напомнил сам себе пятидесятилетнюю даму, которая умилялась картинкам котиков с жизнеутверждающими цитатами и пускала слезу во время рекламы пива. Ферн превращала его в нытика и сводила с ума, как и ее «качающийся на волнах друг».

— Что случилось с твоим лицом, Броузи? — добродушно поинтересовался Бейли, как обычно перескочив с темы на тему.

Ладно, может, от «качающегося на волнах друга» Эмброуз был и не в таком восторге.

— Его снесло взрывом, — коротко ответил Эмброуз.

— В прямом смысле? То есть я хочу деталей. Тебе ведь сделали несколько операций, да?

— Правая половина моей головы расплавилась вместе с ухом.

— Ну, не велика потеря, правда? В том ухе было полно цветной капусты, насколько я помню.

Эмброуз усмехнулся, покачав головой. На цветную капусту становились похожи уши борцов, которые не надевали шлемы во время турниров. У Эмброуза никогда не было травм, но дерзкая шутка Бейли его повеселила.

— Это ухо — протез.

— Гонишь! Дай посмотреть! — Бейли забарахтался, и Эмброуз поддержал его, чтобы тот не ушел под воду, затем снял накладное ухо, и Ферн с Бейли ахнули.

— Круто!

Точно, чудики. Но Эмброуз почувствовал облегчение от реакции Ферн. Он дал ей достаточно поводов, чтобы с криками убежать прочь, а она и глазом не моргнула. Он стал дышать посвободнее.

— Поэтому у тебя больше не растут на голове волосы? — настал черед Ферн проявлять любопытство.

— Слишком много шрамов и трансплантатов. Вот сюда вшили металлическую пластину, которая соединяется со скулой и челюстью. В тот день у меня местами отслоилась кожа. — Эмброуз провел пальцем вдоль длинного шрама. — Врачи вернули ее на место, но перед тем, как меня ударило более крупным осколком, мне в лицо попала горсть шрапнели, так что кожа, которую они натянули, стала похожа на швейцарский сыр. Шрапнель же осталась внутри, поэтому щека такая неровная.

— А глаз?

— Большой кусок шрапнели попал и в глаз. Они сохранили глазное яблоко, но зрение вернуть не смогли.

— Металлическая пластина в черепе? Звучит серьезно. — Бейли широко распахнул глаза.

— Да. Можете звать меня Железным Дровосеком, — тихо сказал Эмброуз, вспоминая прозвище, данное ему друзьями. Старая боль снова сковала грудь.

— Железный Дровосек? — переспросил Бейли. — Да, ты порядком проржавел. Твой вчерашний захват был просто ЖА-ЛОК.

Ладонь Ферн сжала руку Эмброуза. И уже от этого боль, вызванная воспоминаниями, отступила. Эмброуз обнял Ферн и притянул к себе. Может, Железный Дровосек возвращался к жизни. Может, У него все-таки было сердце.