Менялы

Поездка казалась бесконечной. Примерно через час — может, меньше, а может, больше — автомобиль резко затормозил. Одновременно распахнулись дверцы, и Хуаниту грубо вытащили из машины, поставили на ноги и велели идти вперед. Спустя немного времени пол вдруг куда-то провалился, и она чуть не упала — её подхватили и поволокли вниз по лестнице. Лестница кончилась — опять надо было идти. Неожиданно её резко толкнули назад, и она упала на жесткий деревянный стул. Знакомый голос произнес:

— Снимите повязку и кляп.

Клейкую ленту бесцеремонно содрали с губ, это причинило новую боль. Повязка ослабла, и Хуанита зажмурилась от яркого света, бьющего прямо в лицо.

Она выдохнула:

— Ради Бога! Где моя… — Ее ударили кулаком.

— Помолчи, — сказал один из тех голосов, что она слышала в машине. — Запоешь, когда будет велено.

Тони Медведь Марино имел в жизни несколько пристрастий. Во-первых, то, что он называл «эротикой» — в его понимании это означало унизить женщину, полностью подчинить её себе, заставить почувствовать свою ничтожность. Во-вторых, петушиные бои — чем кровавее, тем лучше. И в-третьих, — забава наиболее безобидная — он любил зеркальные стекла. Зеркальное покрытие наносилось только с одной стороны, что позволяло ему наблюдать за происходившим, оставаясь незамеченным; зеркальные стекла были установлены в его машинах, рабочих кабинетах, тайных «берлогах» (включая «Две семерки»), а также в уединенном, тщательно охраняемом жилище. Здесь, в ванной и туалете, предназначавшихся для посетительниц женского пола, были установлены зеркальные стекла во всю стену.

Потворствуя этой маленькой слабости, он установил зеркальные стекла кое-где и на «монетном дворе», хотя из осторожности он редко сюда заглядывал, временами, как, например, сейчас, это ухищрение оказывалось небесполезным.

Стекло было вмонтировано в стену. Через него он мог разглядывать привязанную к стулу Нуньес, сидевшую к нему лицом. Лицо Хуаниты было в синяках и ссадинах, волосы спутались. Рядом с ней, привязанная к другому стулу, сидела её дочь — личико девочки заливала мертвенная бледность. Несколько минут назад, узнав, что захватили ещё и ребенка, Тони Медведь Марино жутко разозлился — не то чтобы он любил детей, на детей ему было наплевать, а просто это пахло серьезными неприятностями. От взрослого при необходимости можно избавиться, ничем не рискуя, убить ребенка — дело другое. Это вызовет недовольство среди его же людей, а если, не дай Бог, слух просочится наружу — опасный резонанс. Пока что, закурив сигару, он наблюдал. Анжело, один из телохранителей Тони Медведя, отвечавший за операцию похищения, склонился над женщиной. Это был здоровенный детина с толстыми, оттопыренными губами, которому нравилось его ремесло.

— Ну что, шлюха побитая, говори.

Хуанита, которая силилась взглянуть на Эстелу, повернула к нему лицо.

— О чем? Говорить о чем?

— Как зовут парня, который звонил тебе из «Двух семерок»?

Хуаниту выдало лицо — на нем мелькнуло понимание. Это не ускользнуло от Тони — через некоторое время, причем довольно скоро, они будут владеть информацией.

— Ублюдок!.. Животное! — выпалила Хуанита. — Не знаю я никаких «Двух семерок»!

Анжело ударил её с такой силой, что из носа и из уголка рта Хуаниты хлынула кровь. Ее голова безжизненно упала. Схватив девушку за волосы, он запрокинул ей голову назад.

— Кто этот тип, который звонил тебе из «Двух семерок»?

Опухшими губами она с трудом произнесла:

— Я ничего тебе не скажу до тех пор, пока ты не отпустишь мою дочь.

Тони Медведь отметил, что девчонка не из робкого десятка. Если бы она не была такой тощей, он бы заставил её разговориться другим способом.

Анжело резко размахнулся и ударил Хуаниту в живот. Ловя ртом воздух, она наклонилась вперед, насколько ей позволяли веревки. Эстела, которая все видела и слышала, захлебывалась от рыданий. Эти звуки раздражали Тони Медведя. Спектакль затянулся. Существовал более быстрый путь достижения цели. Тони подозвал к себе второго телохранителя, Лоу, и что-то шепнул ему на ухо. Похоже, Лоу пришлось не по душе то, что он услышал, однако он кивнул. Тони Медведь протянул ему свою дымящуюся сигару.

Лоу вышел из-за перегородки и о чем-то вполголоса заговорил с Анжело, а Тони Медведь тем временем осмотрелся кругом. Они находились в подвале, все двери которого были закрыты, — отсюда никакие звуки не вырвутся наружу, впрочем, это не имело особого значения. Особняк пятидесятилетней давности с прилегавшим к нему земельным участком был расположен в престижнейшем районе и охранялся, как крепость. Синдикат, которым заправлял Тони Медведь Марино, приобрел этот дом восемь месяцев назад и переместил сюда «монетный двор». Вскоре, в качестве меры предосторожности, особняк будет продан и они переберутся в другое место, которое, кстати, уже подыскали. На вид столь же безобидное, весьма заурядное сооружение.