Менялы

— Видите ли, во-первых, у Алекса есть трудности семейного порядка. Это — раз. Во-вторых, он путается с одной дамочкой на стороне… А в-третьих, она, помимо всего прочего, принадлежит к левым активистам! Имя ее часто мелькает в печати, но совсем не в том контексте, который способствовал бы укреплению банковского авторитета… Я иногда думаю, в какой степени она влияет на Алекса? Да. И все-таки, как я уже сказал… Мне все это очень неприятно, и мне даже где-то жаль милого Алекса, поэтому…

— Вы были абсолютно правы, рассказав мне об этом, Роско! — горячо воскликнул Йохансен. — Я убежден, что директора Совета обязаны об этом знать. Значит, говорите, она из левых? Да?

— Увы. Ее имя — Марго Бреккен.

— Да, да, я, кажется, уже кое-что о ней слышал. И не могу сказать, что это доставило мне удовольствие.

Хейворд улыбнулся. Все шло, как по маслу!

К сожалению, последующие разговоры доставили ему значительно меньше удовольствия. После долгих поисков он наконец дозвонился до Леонарда Кингсвуда, председателя стальной корпорации «Нортем». Леонарда с трудом отыскали где-то за городом, на одном из его предприятий.

Кингсвуд начал свою карьеру на сталеплавильном заводе с самых низов. Он был груб, прям, и поэтому без всяких реверансов сказал:

— Послушайте, Роско, не темните! Что из того, что Бен не известил директоров первыми? Он всегда так поступал. И мне это симпатично, потому что я так же делаю. Сначала нужно поставить в известность близких, и только потом уже всяких там…

Роско вытер испарину со лба… Что же касается возможности падения акций Первого Коммерческого банка, то на это Кингсвуд заявил следующее:

— Ну и что? Конечно, ПКА нырнет на пункт или два ниже на этом дурацком светящемся табло, когда новость выплывет за пределы нашего аквариума. И это произойдет, в основном, потому, что владельцы акций, как правило, кисейные барышни. Они не в состоянии провести границу между паникой и реальными фактами. В ближайшее же время стоимость акций восстановится, так как банк в основе своей здоров. И все мы, находящиеся у кормила, хорошо это знаем.

Роско промычал в трубку нечто невразумительное. Кингсвуд продолжал:

— Послушайте, Роско, все это маневрирование, которым вы сейчас так озабочены, белыми нитками шито. И я хотел бы сразу же расставить все точки над «i». Полагаю, что это сэкономит время и вам и мне… Вы — великолепный бухгалтер, один из лучших специалистов в этой области. Это — факт. Я не знаю лучших. И в любой миг, когда вам захочется уйти с занимаемого ныне поста в наш «Нортем» — милости прошу! Добро пожаловать. Вы получите значительно больше дивидендов и жалованья. Я произведу перестановку кадров и поставлю вас во главе наших финансовых дел. Учтите: это — серьезное предложение, а не посулы.

Леонард пренебрежительно прервал бормотание Хейворда и продолжал:

— Но при всех ваших достоинствах, Роско, я хочу сказать вам следующее. Вы — не руководитель. По крайней мере, я не вижу вас масштабным руководителем. И именно так намерен заявить, когда соберется Совет, чтобы назначить преемника Россели. И еще об одном я хочу сказать вам сразу же: мой выбор падет на Вандервоорта. Не обижайтесь на мою прямоту. Мне все-таки кажется, что вы заслуживаете того, чтобы знать о моей точке зрения заранее…

Хейворд нашел силы ответить спокойно:

— Я вам очень благодарен, Леонард.

— Вот и хорошо. И если, я повторяю, вы когда-нибудь всерьез подумаете о моем предложении, позвоните мне в любое время дня и ночи…

Роско Хейворд, конечно же, не намеревался работать на «Нортем». И несмотря на то, что деньги играли в его жизни очень большую роль, гордость никогда бы не позволила принять это предложение после такого приговора Леонарда Кингсвуда. Кроме того, он все еще был уверен в том, что получит ключевую позицию в ПКА.

Опять зазвенел телефон. Когда Роско снял трубку, Дора Каллагэн доложила, что на проводе еще один директор, Флойд Лобер.

— Флойд, — начал Хейворд, причем голос его звучал глухо и серьезно. — Я глубоко огорчен тем, что именно я первым должен сообщить вам эту грустную и трагическую новость…

•

В среду работа в Центральном отделении банка началась как обычно.

В тот день старшим дежурным была Эдвина Дорси, и дежурство это должно продлиться целую неделю. Она появилась у банка ровно в 8.30, за полчаса до того, как массивные бронзовые двери открылись перед первым посетителем.

У едва заметной двери в торце здания она открыла свою сумочку, чтобы достать ключ. Порывшись, Эдвина нашла его среди беспорядка, который всегда царил в сумке. Здесь были губная помада, кошелек, кредитные карточки, прессованная пудра, расческа, список того, что нужно было купить вечером, и множество других нужных вещей. Сумка Эдвины находилась в вопиющем несоответствии с четким и организованным умом ее хозяйки.