Но такие покладистые мужья, как мистер Бэгвелл, попадались редко — любовь с миссис Лэйн, из соображений безопасности, разворачивалась на другом берегу Темзы. В первый же вечер привёл в распивочную, накормил до отвала цыплёнком и лобстером, подпоил и начал лапать, приговаривая с пыхтеньем — какая у вас, миссис Лэйн, гладкая и приятная на ощупь кожа. Бедра и ноги у неё и вправду были очень белые. Но какие-то чудовищно толстые, что, впрочем, помехой быть не может. Было очень весело, — и миссис Лэйн позволила Сэмюэлу Пипсу все, кроме последнего удовольствия.
Потом подумала и позволила совсем все.
Часто Сэмюэл Пипс испытывал невероятные угрызения совести. Сэмюэлу было стыдно перед женой, которую он ежедневно, многократно и бессовестно обманывал, а покаяться и испросить прощения не мог. Ему было страшно, он боялся Божьего гнева и неминуемой кары за распутство. Тогда он бежал в церковь, каялся, плакал и обещал, что больше никогда не будет безобразничать. Но стоило встать с колен и повернуться к двери храма, как…
Дадим слово самому мистеру Пипсу.
«Когда выходил из церкви, увидел красивейшую на свете леди, как привязанный шёл за ней до самого Тауэра, но там потерял из виду. Мне нужно было купить фрукты для моей бедной доброй жёнушки, и от Тауэра я решил пойти на Фенчерч-стрит, где торгует фруктами та самая милая девушка, с которой я давно собираюсь познакомиться. Однако же её не было на месте, и я купил фрукты у какой-то грязной старухи, после чего завернул по пути домой в „Лебедь“, где встретил Рози, юную родственницу Херберта. Она позволила мне целовать её и трогать везде, где мне было угодно, но не уступила. Тогда, разгорячённый вследствие всего пережитого, я навестил миссис Мартин в её доме на Боу-стрит и там сотворил с нею всё, что захотел. А обошлось-то всего в два шиллинга и пирожок с мясом».
Дома мистера Пипса поджидал сюрприз — именно в этот вечер Элизабет организовала вязку своей любимой собачки. Приглашённый кобель в два прыжка преодолел расстояние от входной двери до коврика у камина, оседлал хозяйскую сучку и, тяжело дыша, стал совершать неутомимые возвратно-поступательные движения.
«Они делали это на глазах у всех, прямо в гостиной, и выглядело всё очень непристойно»
— с отвращением записал в дневнике мистер Пипс. И продолжил:
«Перед Богом и своей совестью даю торжественную клятву исправиться и не совершать более столь ужасных грехов».
Чуть позже в этот же день он занял более реалистичную позицию, потому что далее приписано: «в течение этого месяца». А ещё ниже уточнено: «23 января».
Сэмюэл Пипс, честь ему и хвала, продержался не оставшуюся до конца января неделю, а целых тринадцать дней. Возгордившись своим примерным теперь уже поведением, он даже решился исполнить просьбу, с которой Элизабет приставала уже давно, и торжественно сопроводил её в лавку для покупки кружев. Немедленно после этого визита дневник заполнился упоминаниями о некоей белошвейке Джейн.
Белошвейки хватило, по пипсовским стандартам, надолго.
Уже Великая Чума ополовинила Лондон, уже двери в номерах тринадцатом и пятнадцатом по Олдвич-стрит затянулись черным, а с чердака четырнадцатого номера все доносилось жизнерадостное пыхтение, заглушаемое страстными женскими выкриками.
Белошвейкой не ограничилось. В это же самое время вновь возникает миссис Лэйн, с гладкой кожей и слоновьими ногами, периодически появляется миссис Бэгвелл, неустанно продвигающая по службе своего рогатого супруга. Есть и новенькие: миссис Пеннингтон («а я-то считал её порядочной; странные существа эти женщины; домой вернулся поздно»), миссис Книпп («в карете я усадил её на колени, играл её грудью и громко пел»), некто Бетти Мишель («стоило только мужу отвернуться»), Сара без упоминания фамилии («был с Сарой в „Лебеде“; даже не верится, что она всего месяц замужем; удивлён весьма»).
Имя им легион.
Отдельно отметим миссис Тукер:
«она расчесала мне волосы, после чего я немедленно сделал с нею всё, что хотел».