Меншиков

Граф Дальбер предложил Лефорту, как главе посольства, запретить русским осматривать крепость и даже издали смотреть на неё в зрительную трубу.

— Вы, как француз, — сказал он, — хорошо понимаете, что не может быть большей ошибки, чем неправильно оценить способности русских совать нос, куда не положено.

Лефорт возразил:

— А я полагаю, что не может быть большей ошибки, чем неправильно оценить способность и силу России стоять твёрдо на защите своих рубежей.

Словом, губернатор перестарался.

За послами стали следить как за лазутчиками. Рижские лавочники, словно сговорившись, начали брать с русских втридорога за продукты. Для Петра Рига стала «проклятым местом». О своей жизни там он писал: «Здесь мы рабским обычаем жили… зело здесь боятся, и в город, и в иные места, и с караулом не пускают, и мало приятны».

Не забыл Пётр упомянуть и о том, как торговые люди «лаются» в Риге за «копейку» и «жмутся и продают втрое».

С тех пор Пётр никогда Риги не забывал. Начиная войну с шведским королём, он вспомнил и о «проклятом городе», Когда он осадил Ригу и бросил в неё первые три бомбы, он написал Меншикову: «Тако господь бог сподобил нам видеть начало отмщения сему проклятому месту».

Однако, невзирая на все препоны, чинимые Дальбером, Меншиков всё же разведал и доложил Петру и о численности гарнизона крепости, и об укреплениях: рвах, фортах, контр-экскарпах, — что укреплено гораздо и что недоделано, — и даже добыл образец солдатского снаряжения.

Переправившись на лодке через Двину, Пётр 10 апреля, тремя днями прежде послов, прибыл в Митаву.

За Двиной, в Курляндии, — другой приём.

Герцог Курляндский Фридрих-Казимир встретил русских путешественников особо радушно. Три недели Пётр пробыл в Митаве: был в гостях у герцога и герцогини, знакомился с купцами, ремесленниками, подрядчиками…

В Курляндии славились плотники по ремонту повреждённых судов, — особо искусно вытёсывали они килевые части шпангоутов, наиболее подверженные порче, поломке. И Пётр немедля решил сам перенять у них это искусство и заставил своих волонтёров учиться тесать «по-курляндски».

Тесали старательно. Чисто, в отделку, получалось у самого Петра, у Данилыча, у десятника второго десятка Плещеева Фёдора. Вытесанное Петром «по месту» бревно герцог приказал поместить в митавский музей.

В Либаве Пётр впервые увидел Балтийское море. Вздыхал:

— Благодать-то какая! Вот бы…

Крякал, потирал руки, торопливо шагая по отмели у самой воды, резко дёргал плечом.

«Теперь дорвался до заветного морюшка — не оторвёшь, — думал Данилыч, еле поспевая за государем. — Посуху теперь в Пруссию не поедет, шабаш!..»

— Н-да-а, мин брудор!.. Есть шуба и на волке, да пришита! — с завистью выговаривал Пётр, обращаясь к Данилычу. — Этакая морская благодать — и у такого маленького государства!..

Как и следовало ожидать, Пётр решил отправиться в Пруссию морем.

Посольство отправилось в Кёнигсберг — столицу Пруссии — сухим путём.

Курфюрст Бранденбургский Фридрих III встретил Петра как монарха. Но Петра Михайлова не занимали дворцовые приёмы и торжества. Он торопился осмотреть войско курфюрста. Тщательно и подробно он знакомился с устройством прусского войска, его обучением, с распорядком солдатского дня. Попутно он договаривался с отдельными прусскими офицерами об устройстве их на русскую службу, а в остающееся свободное время брал уроки артиллерийской стрельбы у прусского подполковника фон Штернфельда, слывшего большим знатоком этого вида боевой подготовки.

Обучение было коротким. Учитель выдал ученику, «московскому кавалеру Петру Михайлову», весьма похвальное свидетельство. Фон Штернфельд заявил, что он с немалым удивлением заметил, какая понятливая особа, этот московский кавалер, и письменно засвидетельствовал, что господин Пётр Михайлов «везде за исправного, осторожного, благо-искусного, мужественного и беспорочного огнестрельного мастера и художника признаваем и почитаем быть может». Подполковник даже просил в своём свидетельстве лиц всякого чина и состояния оказывать его ученику «всевозможное вспоможение и приятную благосклонность».

…8 июня были преподнесены подарки от курфюрста Бранденбургского. Из волонтёров получили серебряной посудой трое: Александр Данилович Меншиков, комендор князь Андрей Михайлович Черкасский да десятник Фёдор Плещеев.

Курфюрст правильно оценил, кто из волонтёров был наиболее близок к царю.

14

В немецких землях нечему было учиться по корабельному делу. Настоящая морская наука, по мнению Петра, должна была начаться в Голландии.

Голландского моряка Пётр считал выше всех, Голландию — матерью корабельного дела.

В Саардаме Пётр и его спутники поступили на верфь простыми корабельными плотниками.