Меншиков

Царица, например, знала, что Меншиков пристально следит за капризами европейской моды, и решила порадовать его наимоднейшим камзолом, сшитым, как можно догадаться, по ее заказу. Свой подарок из Амстердама 1 мая 1717 года Екатерина сопроводила письмом: «Посылаю к вашей светлости камзол новой моды, которая ныне недавно вышла. И таких камзолов только еще четыре персоны имеют, а именно один у его царского величества, другой у цесаря, третий у короля английского, а четвертый вы иметь будете».

В этом же письме царица сообщала светлейшему пикантную новость, которая касалась приема царем в свою службу «одного карлу француженина, которой такова великого возрасту, кокова, чаю, что ваша светлость еще никогда не видали». Чтобы Александр Данилович получил наглядное представление о великане Николае Бурже, а речь в письме шла именно о нем, царица отправила ему принадлежавший великану перстень, ибо, как писала Екатерина, «особливо лице и руки у него чрезвычайно великия». [259]

Как и в предшествующие годы, во время отсутствия Екатерины попечение о ее детях лежало на Меншикове. С 24 января по 26 февраля 1719 года князь отправил на Марциальные воды, где находилась царская чета, семнадцать писем, в каждом из которых он извещал Екатерину, что ее дети «во всяком добром и здравом пребывают состоянии».

Меншиков, конечно же, незамедлительно выполнял все царицыны повеления. Находясь на Марциальных водах, она соскучилась по обществу своего карлика. В столицу отправлен 28 января курьер с предписанием: «Екима-карлу извольте прислать сюда с нарочным посланным, и прикажите тому посланному над ним надзирать, чтоб он не давал ему в дороге много пить». Ответ князя от 31 января: «По указу вашего величества Якима-карлу отсюда отправил и от прочаго воздержать приказал». [260]

Расположением Екатерины Меншиков пользовался всякий раз, когда ему приходилось особенно туго. И хотя царица должна была многократно повторять свои просьбы царю и далеко не всегда ей удавалось сразу же достичь угодных Данилычу результатов, все-таки она не единожды спасала его от грозившей гибели. Кстати, Меншиков искал покровительства не только у Екатерины, он прибегал к услугам любого, кто мог его вытащить из трясины. Потому среди лиц, к которым он обращался за помощью, можно встретить и титулованных вельмож, и чиновников средней руки, и представителей крапивного семени, всякого рода канцеляристов и подканцеляристов, во власти которых было запутать дело так, что его невозможно было распутать вовеки.

В январе-феврале 1718 года оба генерал-адъютанта Меншикова – Нестеров и Полянский – находились в Москве, где пребывал двор и царские министры. Оба генерал-адъютанта хлопотали по одному и тому же счетному делу, но трудились на разных уровнях. Если Нестеров должен был хлопотать о переносе финансовых претензий к Меншикову с 1701 на 1710 год, то Полянскому надлежало вступить в непосредственные сношения с членами комиссии Голицына, которых светлейший просил, чтобы они «в самой правде явили всякое нам благодеяние». «Правда», с точки зрения Меншикова, состояла в том, чтобы члены комиссии внесли в счетную выписку исправления, угодные князю.

Княжеская спесь не помешала светлейшему с подобострастием просить члена комиссии капитан-поручика Юрьева явить «всякое нам благодарение». «Взаимно отслужить не оставлю», – обещал он Юрьеву. Гвардии майора Ушакова Меншиков благодарил «за показанную вашу к людям моим милость, которые были у щоту Сергеева». 6 февраля Меншиков благодарил и Макарова «за ходатайство у его царского величества указу о щоте». [261]

Казалось, что Меншиков после благоприятных известий из Москвы мог бы свободно вздохнуть, ибо самое неприятное осталось позади – канцелярия Голицына согласилась вести счет с 1710 года. Но этого не произошло. Сумма начета все равно была значительной, и канцелярия настойчиво требовала ее погашения.

Как ни старался князь освободиться от назойливых требований канцелярии, ему все же пришлось напрягать собственную память и принуждать своих подручных к изворотливости, чтобы уменьшить сумму начета. Не упущены были даже сравнительно мелкие затраты, как, например, покупка гобоев в пехотный полк за сорок рублей, оплата услуг лицам, изловившим беглых солдат, и за ремонт ружей (167 рублей). Часть начета он погасил наличными и товарами. По собственному признанию, надо полагать достоверному, ибо оно было изложено в челобитной царю, он писал в 1719 году: «С меня взято деньгами, пенькою и протчими материалы 615 608 рублей». [262]

Какова судьба остальных начетных денег? На этот вопрос известные нам источники не позволяют дать исчерпывающего ответа. Часть долга царь ему простил. Светлейший умел выбирать подходящее время для подачи челобитных.