Меншиков

Надо полагать, по настоянию Екатерины Петр из Городни отправил больному послание, которое, если верить Александру Даниловичу, «дало от болезни моей, паче докторских пользований, облехчение». Если, однако, отвлечься от риторических преувеличений, то «облехчения» не было, напротив, в субботний день 2 марта наступил жестокий кризис: «Приключалась мне в ночи вдруг такая болезнь, что дух так заняло, отчего чаял едва спастись». [277]

Князь мог плакаться и в расчете на жалость. Но у нас имеется объективное свидетельство состояния его здоровья – заключение консилиума медицинских светил: царского лейб-медика Блюментроста и врачей Бидлоо, Шоберта и Ремуса. Медики не обнаружили туберкулеза, ибо отсутствовали его явные симптомы: «В одышке тягости никогда не бывает, и около груди утеснения никакого нет, такожде после кушания или к ноче признаки к лихоратке не являются». Меншикову были предписаны лекарства, прогулки верхом в летнее время, физические упражнения зимой, строгая диета и режим. Но все рекомендации мало помогут, писали врачи, если князь не возьмет себя в руки по части душевного спокойствия. Заключительная часть документа необычайно интересна: «…того ради такожде надлежит себя остерегать от многого мышления и думания, ибо всем известно, что сие здравию вредительно и больши, а особливо сия его светлости болезнь оттого вырастает, от таких мыслей происходит печаль и сердитование. Печаль кровь густит и в своем движении останавливает и лехкое запирает, а сердитование кровь в своем движении горячит. И ежели кровь есть густа и жилы суть заперты, то весьма надлежит опасатца какой великой болезни.

Того ради мы меж себя разсуждаем, что от наших лекарств пользы никакой не будет, ежели его светлость от своей стороны себя сам пользовать и вспомогать не изволит, а особливо воздержать себя от сердитования и печали и, елико возможно, от таких дел, которые мысли утруждают и безпокойство приводят». [278]

От него уже все отвернулись. В гостеприимном доме светлейшего на именинах Дарьи Михайловны вельможи демонстративно отсутствовали.

Хотя Меншиков устоял и на этот раз, но почепское дело ему все же стоило потерь. Петр обязал его расстаться с тем, что ему не принадлежало: вернуть казакам захваченные земли, а также оброчные деньги. Кредит светлейшего пошатнулся, и ему пришлось оставить пост президента Военной коллегии, который был вручен князю Никите Ивановичу Репнину. В почепском деле, как и в деле с подрядами, суровым наказаниям подверглись исполнители воли князя – межевщики Лосев и Скорняков-Писарев.

Чем объяснить снисходительность Петра к хищениям своего фаворита? Почему он терпел злоупотребления светлейшего, в то время как других казнокрадов подвергал самым суровым наказаниям? Напомним, что вице-губернатор Корсаков, всего лишь орудие в руках князя, был подвергнут пытке, ему публично жгли язык, а затем отправили в ссылку. У князя Григория Волконского вдобавок к тем же наказаниям еще и конфисковали имущество. Между тем Волконский совершил одинаковое с Меншиковым преступление – поставлял провиант под чужим именем и по дорогой цене. Наконец, несомненно, очень близкий к царю человек, которого он любовно называл «дедушкой», Александр Васильевич Кикин, за подрядные махинации был лишен чинов и отстранен от должности советника Адмиралтейства.

Снисходительность Петра можно было бы объяснить многолетней дружбой и уважением к прежним военным заслугам фаворита, наконец, заступничеством Екатерины, которая, само собой разумеется, помнила о помощи светлейшего. Не страдал короткой памятью и Петр. Но все это стерлось бы в памяти, поблекло, если бы Меншиков не был полезным и крайне нужным сейчас и завтра.

Царь назначает Меншикова сенатором и руководителем одного из важнейших учреждений обновленного государственного механизма – президентом Военной коллегии. Заметим, что это назначение светлейшего состоялось в 1718 году, в то время, когда расследование его хищений подходило к концу и масштабы в общих чертах были ясны.

В следующем году нависла угроза вмешательства в Северную войну Англии – воды Балтийского моря бороздила эскадра английского адмирала Норриса, готовившаяся к нападению на русский флот. Царь посылает Меншикова в Кронштадт, где тот руководит возведением дополнительных укреплений, способных преградить подход к Петербургу неприятельской эскадре. В этом же году мы видим Меншикова за выполнением крайне деликатного поручения, к которому царь мог привлечь человека, пользовавшегося его полным доверием, – он руководит описанием опечатанного имущества и бумаг покойного царевича Алексея.