Ментакль

  - Да нельзя так! Надо по закону, чтобы как на западе всё. Полиция, суд, приговор. У нас, молодой человек, все беды от беззакония. Сколько страна стоит, как ни называется, а подход один - давайте сами, давайте по понятиям. Это вот вообще неправильно! Я по юности на митинги ходил, думал, там судьба России решается, а неправ был. Вот так-то!

  - Я и на митинги не хожу, и полицию ждать не стану. Впрочем, каждому своё.

  Григорий начал многословно объяснять, как неправильно я живу, но мне он - несмотря на изрядный перевес в возрасте - после уже пережитого мной и ещё предстоящего показался почему-то подростком. Бородатым мальчиком, для которого жизнь - не реальность, а смутные о ней представления. Кажется, носители этой жизненной позиции и именуются у нас интеллигенцией. Пришлось перевести разговор на практические вопросы.

  - Вас уже тестировали, какой уровень?

  Он завозился, зачем-то приглаживая бородку, подумал, но откликнулся:

  - В кресло совали, сразу как очухался. Толком ничего не говорили. Хотя нет, постойте! Этот вот их, маленький, что-то про четыре балла прогудел. Если он обо мне, а не о каком-нибудь землетрясении...

  - Да, про вас. Маловато...

  Григорий обиделся, хотя и сам не понимал, о чём речь. Простая обезьянья обида: как это так - маловато?! У меня всё должно быть большое, иначе чем с остальной стаей меряться, умом, что ли?

  Я плюнул и прилёг поспать, ночью-то было не до того. Понятия не имел, как я стану выбираться отсюда, как возвращаться. Что вообще произойдёт дальше. Помолился коротко - вот тоже перемена, человек я давно верующий, крещёный, конечно, но такой... не воцерковлённый. И молитвы знаю, но не произношу обычно, обрядовая сторона никогда не трогала, по храмам не ходил.

  По мне, Бог - вообще один на всех, как бы Его разные народы не делили, как бы не возводили на равные по высоте пьедесталы разные добрые и не очень сущности. Он есть, Его Слово и создало весь мир.

  Зря, может, неправильно я делал? А тут уж кто что скажет, в меру религиозности или её отсутствия, вопрос дискуссионный. Но не с Григорием же его обсуждать.

  В общем, доверился Господу - или кто там сейчас на оперативном управлении - пусть сподобит спастись и вернуться, если я того заслуживаю. Партия, считай, проиграна, второй раз меня отсюда никакие штурмовики не заберут, поможет только чудо.

  С Немезидисом что-то сделать надо, остальное потом.

  Сосед ворочался, говорил что-то, но я уже провалился на полдня в сладкое сонное марево. Снились горы, словно мы с Нани стоим почти на вершине, высоко-высоко, вон даже облака чуть ниже проплывают, под ногами, а через их пелену черти где внизу виден сине-зелёный край моря. Всё далеко, всё рядом, всё реально - и всё призрачно, как оно и бывает во сне.

  - Я вернусь, любимая. Только не знаю, когда...

  А потом горы пропали.

  Вновь снилось нечто тревожное и почему-то знакомое. Этот сон приходил ко мне нечасто - иногда раз в месяц, иногда забывал о моём существовании на год и больше. Но возвращался неизменно, как комета к Земле, словно был связан со мной тонкой серебристой нитью, из которой и ткутся такие сновидения.

  Начиналось всё неизменно: я шёл по ночному лесу, по узкой извилистой тропинке, задевая ногами высокую, почти по пояс, траву. Тропинка была невидима в темноте и ощущалась только ступнями, скользила разрывом между стволами темных бесформенных деревьев и густыми кустами по обе её стороны. Просто направление движения из ниоткуда в никуда - в полной тишине, в остановившемся времени, в отсутствии вкусов и запахов. Серовато-синий мрак вокруг, ни луны, ни звёзд.

  Небо, насколько его было видно вверху, выгибалось тёмным глубоким куполом, не дававшим света, даже более тёмным, чем сам лес вокруг.

  Под ногами чувствовалась утоптанная колея, словно пробитая в земле сотнями ног, но никак не колесами. Давным-давно никто по этой дороге не ездил, только ходил, как и я. Во сне никогда не было у меня ни спутников, ни встречных, ни догоняющих. Только тишина, ни единого скрипа ветки, вздоха ветра, дальнего шума потревоженной птицы... При этом всегда сопровождало меня смутное беспокойство - не страх, а именно лёгкая тревога, словно я не успеваю куда-то, хотя стараюсь идти быстрее, а тропинка ведёт и ведёт меня за собой, по себе, прихотливо поворачивая по лесу, но никак не заканчиваясь.

  Чаще всего я так и наматывал по лесу несчитанные вёрсты, под конец пути понимая, что так и не успел, задыхаясь от усиливающейся тревоги и бессилия, словно знаешь о том, что тебя ждут, но никак не успеваешь.

  Опаздываешь.

  Проиграл.

  Я просыпался после такого окончания сна весь разбитый, на пропитанной холодным потом подушке и долго смотрел в темноту комнаты, приходя в себя, чувствуя боль в уставших ногах и тоску где-то в душе.

  Не вскрикнуть бы, не разбудить Сайонару.