Читаем Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских полностью

Русская уверенность связана с русским понятием веры, состоянием иррациональной убежденности в истинности чего-либо. Иначе говоря, за русской уверенностью стоит иррациональное когнитивное состояние, подчеркивающее слабость разума в решении важнейших экзистенциальных проблем. В русском языке уверенность овеществляется и мыслится как опора и, как и всякая эмоция, персонифицируется, одушевляется. Во французском же языке ни одно из этих понятий не связывается с иррациональным когнитивным состоянием, а напротив, всячески рационализируется. Так, certitude – уверенность, основанная на фактах, причем в зависимости от качества факта язык и сознание предлагают нам классификационную сетку certitude; conviction – убеждение-уверенность– этимологически связано с идеей победы над кем-либо, а в современном языке имеет также значение улики, то есть также основывается на объективных данных; assurance – понятие, связанное с идеей защиты, безопасности, это уверенность-безопасность, происходящая от соответствующих гарантий.

Таким образом, мы можем констатировать, что уверенность в двух рассматриваемых языках понимается совершенно различной, в русском – с опорой на веру, во французском – с опорой на факт. Однако и русское слово, и его французские переводные эквиваленты находятся в рамках общего коннотативного поля: русская уверенность ассоциируется с опорой, французская – с крепостью-опорой, однако эта крепость имеет четкие очертания и структуру. Эти понятия, так же, как и предыдущие, позволяют нам увидеть четкую рационалистическую ориентированность французского сознания.

Русскому слову сомнение однозначно ставится в соответствие французское слово doute. Сомнение – не только когнитивное состояние, но и эмоция негативного толка. В русском языке это слово имеет четкую коннотативную структуру.

У сомнения вычленяются три четкие коннотации: туман, червь, растение. Первая коннотация характерна для трактовки мыслительных процессов как процессов визуальных, вторая явным образом соотносима с христианской трактовкой сомнения как греха, третья связана с представлением о сомнении как о чем-то постоянно, циклически существующем. Французское doute, первоначально связанное с идеей страха, в современном французском языке коннотативно оформляется через образы помещения, тумана и птицы (или другого способного парить предмета). Этот коннотативный ряд показывает нам, что, с одной стороны, сомнение мыслится как нечто статичное, что может поместить в себе человека, с другой стороны– как нечто затуманивающее ясное видение (инвариативный образ), и с третьей – как проявление свободы человеческого духа по отношению к любой догме. На примере этой пары слов мы также видим существенные различия в их трактовках в рамках двух описываемых культур.

Представим эти результаты в таблице.


Понятие французов и русских о сомнении

Понятие французов и русских об уверенности

Библиография

1) Шмелев А. Д. Вера и неверие сквозь призму языка // ИАН СССР: Тез. конф. молодых сотрудников. Языкознание. М., 1988.

2) Общие исследования, касающиеся анализа понятий и истин // Лейбниц Г. В. Соч.: В 4 т. Т. 3. М., 1984.

3) Дмитровская М. А. Знание и мнение: образ мира, образ человека // Логический анализ естественного языка: знание и мнение. М., 1998.

4) Broek R., van den. The Myth of the phoenix according to classical and early Christian traditions. Leiden, 1972.

5) Фрезер Д.-Д. Золотая ветвь. М., 1983. С. 15.

6) Riviere М. Amulettes, talismans et pantacles. Paris, 1950.

7) Schneider M. El origen musical de los animales – s'imbolos en la mitolog'ia. Barcelona, 1946.

Глава двенадцатая Представление французов и русских о чувстве и эмоции

Общее представление о базовых эмоциях в европейской культуре

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология