Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских

Подавляюще частотное употребление этого слова связано именно с первым и вторым значениями, третье значение явно периферийно, создает трудности в свободном употреблении и по преимуществу ограничено узкоспециальной морально-этической сферой религиозных и философско-этических текстов.

Исходя из частности первых двух значений, а также особого смысла этого слова, у нас есть все основания соотнести слово bien с fortune и occasion. Теперь мы уже можем с уверенностью сказать, что материальная сфера жизни особенно маркирована во французском языке. Fortune покровительствует желающему процветать, occasion предоставляет возможность, a bien – это то, что следует из усилий fortune и удачных occasions. Bien – это то, что получает человек, когда богиня обогащения на его стороне, когда случай помогает ему сберечь деньги.

Что же получается, bien скорее античное понятие?

Выходит, что так: античные корни всего понятийного гнезда, идущие от фортуны и случая, утянули с собой и добро, выведя его из-под христианской сферы влияния. Этот факт в первую очередь и обусловил его сегодняшний понятийный абрис.

Сочетаемость слова bien скудна и не маркирует его как высшую силу или абсолют, озаряющий человеческую жизнь божественным светом, В данном случае мы говорим не о специальном религиозном значении этого слова, но о бытовом, повседневном. Можно с большой степенью уверенности утверждать, что в бытовом сознании эквивалента русскому добру в современном сознании франкоговорящих народов практически не существует.

Употребляя слово bien в третьем значении, по-французски говорят: discerner le bien dtt mal, faire le bien, rendre le mal pour le bien; pratiquer, poursuivre, rechercher le bien, tendre vers le bien. Сочетаемость с прилагательными нами не зафиксирована, что позволяет предположить, что bien никак не характеризуется, не оценивается, не квалифицируется качественно. Глагольная сочетаемость явно акцентирует, что действия, совершаемые с bien, носят отпечаток практичности.

Контекст rendre le mal (le bien) pour le bien (le mal) позволяет усмотреть, как и в глаголах практического действия, употребляемых с le bien, овеществление этого понятия, впрочем, крайне неразвитое, как и сама образная структура понятия. Существенное различие между русским добром и французским bien еще больше раскрывается через дериваты bon, bonne и la bont'e. Перевод на французский язык высказывания «она, он добрая (-ый)» вызывает существенные затруднения и для не слишком поднаторевшего во французском языке иностранца таит опасность высказать нечто до известной степени противоположное: elle est bonne означает «Она простовата». Здесь мы обнаруживаем еще одну перекличку с устаревшим русским толкованием доброты, цитированным нами по Владимиру Далю, и связываем это с общностью христианских контекстов, связанных с юродством, которые, вероятно, и та, и другая культуры не пожелали закреплять за «добром».

Привычные для русского языка эпитеты «добрый, хороший» кажутся чуждыми для французской культуры и будут заменяться эпитетами, описывающими не суть характера, а его внешнее проявление по отношению к окружающим. Мы скажем в этом случае: «il est gentil, sympa, chaleureux». Французское существительное la bont'e – эквивалент русской доброты – слово сугубо литературное и мало употребляется в живой речи. В литературных употреблениях у этого слова также появился определенный негативный оттенок, появляющийся в ироническом использовании выражения faire qch par bont'e d’^ame, означающее «проявить жадность, скупость».

Для описания бескорыстного поведения носители французского языка скорее предпочтут конкретные социализированные термины altruisme, indulgence, mis'ericorde, двигаясь по тропинке, проложенной третьим цитировавшимся значением bien.

Перевод же русского «он, она добрее, чем…» вызовет уже совсем серьезные затруднения и, вероятно, потребует конкретизации утверждения и больших потерь русского смысла.