Читаем Ментальность в зеркале языка полностью

se fortifier, s’affermir dans une certitude;

une certitude naît, se forme (TLF, R1, DMI, DGLF).

Из приведенной сочетаемости мы видим, что certitude мыслится как «объективизированное» чувство, вызванное объективными основаниями, certitude – это уверенность, основанная на фактах. В зависимости от этих фактов и возникновения certitude классифицируется, и мы почти всегда можем сказать, о какой именно уверенности идет речь: об интуитивной или дискурсивной, об абсолютной или математической.

Образно certitude осмысляется как:

1) крепость, в которой человек становится неуязвимым и которую можно только разрушить;

2) опора, которую можно расшатать.

Уверенность формируется, приобретает форму, таким образом, сформировавшись, она мыслится как нечто имеющее четкую структуру и контуры.

Исключением из всей овеществляющей это понятие сочетаемости является выражение une certitude naît, как бы персонифицирующее это чувство. Однако мы можем утверждать, что эта ассоциация формальная и происходит именно от причисления certitude к чувствам, которым свойственно «рождаться».

Основная сочетаемость этого слова трактует его образную структуру именно как «объективизированную» защиту-опору человека и позволяет поставить его, скорее, в ряд cause – effet, нежели в ряд raison – conséquence.

Если в русском языке убежденность – слово, практически полностью синонимичное уверенности (в отличие от получившего особое развитие понятия убеждения, ни в коей мере синонимом убежденности не являющегося и отражающего не оценку достоверности знания, а личностно-ценностно-моральные установки), то французское conviction очень часто используется именно как особенный синоним certitude.

Conviction (n. f.) – позднее заимствование из христианской латыни (XVI век) – произошло от convictio – «убедительный факт», «доказательство того, что кто-то побежден кем-то» (от convincere). Слово первоначально употреблялось в юридической сфере в соответствии со старым значением глагола convaincre – как «доказательство чьей-либо виновности». Затем оно попало в обиходный лексикон и стало обозначать уверенность в чем-либо, во множественном числе слово употребляется, когда речь идет об общественном мнении и религии (DHLF).

В современном языке это слово обозначает, во-первых, улику, доказывающую чью-либо вину, и, во-вторых, согласие разума с чем-либо, основанное на очевидных доказательствах, и происходящую от этого уверенность (R1). Таким образом, conviction рассматривается как первый этап certitude. Важной особенностью и certitude, и conviction является то, что оба эти понятия исторически связаны с фактическим доказательством подлинности какого-либо предмета или факта и, таким образом, происходят от реальности, а не от сверхтрансцендентной веры.

Conviction, будучи, очевидным образом, первым этапом уверенности, не имеет такой четкой классификации, трактующей разновидности этого вида убеждения в зависимости от способов и опоры на то или иное знание. Сочетаемость conviction в большей степени характеризует его как чувство, по-французски говорят: ressentir une conviction, proclamer son conviction, épouser une conviction («принять убежденность в том виде, в каком она существует»), intime conviction («внутреннее убеждение, чувство») и пр. Conviction не может быть inébranlable (непоколебимым), именно потому, что, являясь первой ступенью уверенности и в большей степени чувством, подвержено колебаниям. У conviction есть и коннотативный образ крепости, и коннотативный образ опоры.

Сочетаемости этих двух понятий имеют существенные пересечения, однако существует описанный нюанс, все-таки не позволяющий нам согласиться со словарем Lexis, квалифицирующим certitude как чувство, а conviction – как состояние. Для такого подхода, очевидно, существуют определенные основания – прежде всего, вероятно, тот факт, что conviction может быть более длительным, чем certitude. Однако и то, и другое, с нашей точки зрения – чувства, сопровождающие оценку достоверности знания и информации.

Перейти на страницу:

Все книги серии Язык. Семиотика. Культура

Категория вежливости и стиль коммуникации
Категория вежливости и стиль коммуникации

Книга посвящена актуальной проблеме изучения национально-культурных особенностей коммуникативного поведения представителей английской и русской лингво-культур.В ней предпринимается попытка систематизировать и объяснить данные особенности через тип культуры, социально-культурные отношения и ценности, особенности национального мировидения и категорию вежливости, которая рассматривается как важнейший регулятор коммуникативного поведения, предопредопределяющий национальный стиль коммуникации.Обсуждаются проблемы влияния культуры и социокультурных отношений на сознание, ценностную систему и поведение. Ставится вопрос о необходимости системного изучения и описания национальных стилей коммуникации в рамках коммуникативной этностилистики.Книга написана на большом и разнообразном фактическом материале, в ней отражены результаты научного исследования, полученные как в ходе непосредственного наблюдения над коммуникативным поведением представителей двух лингво-культур, так и путем проведения ряда ассоциативных и эмпирических экспериментов.Для специалистов в области межкультурной коммуникации, прагматики, антропологической лингвистики, этнопсихолингвистики, сопоставительной стилистики, для студентов, аспирантов, преподавателей английского и русского языков, а также для всех, кто интересуется проблемами эффективного межкультурного взаимодействия.

Татьяна Викторовна Ларина

Культурология / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Языки культуры
Языки культуры

Тематику работ, составляющих пособие, можно определить, во-первых, как «рассуждение о методе» в науках о культуре: о понимании как процессе перевода с языка одной культуры на язык другой; об исследовании ключевых слов; о герменевтическом самоосмыслении науки и, вовторых, как историю мировой культуры: изучение явлений духовной действительности в их временной конкретности и, одновременно, в самом широком контексте; анализ того, как прошлое культуры про¬глядывает в ее настоящем, а настоящее уже содержится в прошлом. Наглядно представить этот целостный подход А. В. Михайлова — главная задача учебного пособия по культурологии «Языки культуры». Пособие адресовано преподавателям культурологии, студентам, всем интересующимся проблемами истории культурыАлександр Викторович Михайлов (24.12.1938 — 18.09.1995) — профессор доктор филологических наук, заведующий отделом теории литературы ИМЛИ РАН, член Президиума Международного Гетевского общества в Веймаре, лауреат премии им. А. Гумбольта. На протяжении трех десятилетий русский читатель знакомился в переводах А. В. Михайлова с трудами Шефтсбери и Гамана, Гредера и Гумбольта, Шиллера и Канта, Гегеля и Шеллинга, Жан-Поля и Баховена, Ницше и Дильтея, Вебера и Гуссерля, Адорно и Хайдеггера, Ауэрбаха и Гадамера.Специализация А. В. Михайлова — германистика, но круг его интересов охватывает всю историю европейской культуры от античности до XX века. От анализа картины или скульптуры он естественно переходил к рассмотрению литературных и музыкальных произведений. В наибольшей степени внимание А. В. Михайлова сосредоточено на эпохах барокко, романтизма в нашем столетии.

Александр Викторович Михайлов

Культурология / Образование и наука
Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты
Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты

Книга «Геопанорама русской культуры» задумана как продолжение вышедшего год назад сборника «Евразийское пространство: Звук, слово, образ» (М.: Языки славянской культуры, 2003), на этот раз со смещением интереса в сторону изучения русского провинциального пространства, также рассматриваемого sub specie реалий и sub specie семиотики. Составителей и авторов предлагаемого сборника – лингвистов и литературоведов, фольклористов и культурологов – объединяет филологический (в широком смысле) подход, при котором главным объектом исследования становятся тексты – тексты, в которых описывается образ и выражается история, культура и мифология места, в данном случае – той или иной земли – «провинции». Отсюда намеренная тавтология подзаголовка: провинция и ее локальные тексты. Имеются в виду не только локальные тексты внутри географического и исторического пространства определенной провинции (губернии, области, региона и т. п.), но и вся провинция целиком, как единый локус. «Антропология места» и «Алгоритмы локальных текстов» – таковы два раздела, вокруг которых объединены материалы сборника.Книга рассчитана на широкий круг специалистов в области истории, антропологии и семиотики культуры, фольклористов, филологов.

А. Ф. Белоусов , В. В. Абашев , Кирилл Александрович Маслинский , Татьяна Владимировна Цивьян , Т. В. Цивьян

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении
Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

А вы когда-нибудь задумывались над тем, где родилась Золушка? Знаете ли вы, что Белоснежка пала жертвой придворных интриг? Что были времена, когда реальный Бэтмен патрулировал улицы Нью-Йорка, настоящий Робинзон Крузо дни напролет ждал корабля на необитаемом острове, который, кстати, впоследствии назвали его именем, а прототип Алеши из «Черной курицы» Погорельского вырос и послужил прототипом Алексея Вронского в «Анне Карениной»? Согласитесь, интересно изучать произведения известных авторов под столь непривычным углом. Из этой книги вы узнаете, что печальная история Муму писана с натуры, что Туве Янссон чуть было не вышла замуж за прототипа своего Снусмумрика, а Джоан Роулинг развелась с прототипом Златопуста Локонса. Многие литературные герои — отражение настоящих людей. Читайте, и вы узнаете, что жил некогда реальный злодей Синяя Борода, что Штирлиц не плод фантазии Юлиана Семенова, а маленькая Алиса родилась вовсе не в Стране чудес… Будем рады, если чтение этой книги принесет вам столько же открытий, сколько принесло нам во время работы над текстом.

Юлия Игоревна Андреева

Языкознание, иностранные языки