Ментальность в зеркале языка

Судьба в первой ипостаси – одухотворенное существо женского пола, рациональное, но и в большой степени эмоциональное, переменчивое, активно действующее. В ортодоксальной концепции воля Бога противопоставляется своеволию судьбы. Мы говорим: быть игрушкой в руках судьбы, находиться в руках судьбы, бросить на произвол судьбы, насмешка, улыбка судьбы, судьба разлучает, гонит, наказывает, смеется, жадничает, капризничает, одаривает, балует, решает, казнит, судит, хитрит, каверзничает, ей может быть что-либо угодно или неугодно, своим перстом она указует путь, она выносит приговоры, гневается, иронизирует, улыбается, может сжалиться или казнить и пр. Рациональная роль судьбы часто связана с идеей театра: она распределяет роли, отводит место и пр. Все это оставили нам в наследство сестры Суденицы. Но не они одни. На наше представление существенно повлиял и французский контекст, пересечение с которым мы увидим, когда будем анализировать соответсвующие французские понятия. Повлиял в XIX веке благодаря стараниям Пушкина, Тургенева, Толстого. То, что человек перед лицом судьбы, как правило, пассивен, его связывают, разъединяют, посылают, забрасывают, обрекают на что-либо, и в этом случае человек – игрушка в руках судьбы, часто обиженная, обкраденная, испытывающая гонения и пр., – как раз следствие глагольности. Из этой же глагольности логично следует и ответное глагольное поведение человека – он судьбу благодарит, доверяет ей, подчиняется ее воле и пр. Возможен и третий вариант взаимоотношений человека с судьбой в русском языковом сознания, хотя подобные отношения описываются достаточно скудной идиоматикой: человек может быть не согласен со своей судьбой, бороться с ней, идти ей наперекор, против нее, смеяться ей в глаза, испытывать ее терпение и пр. Это заимствованные, то есть не родные, как мы увидим далее, контексты.

Из всех приведенных контекстов выводится четкая коннотация, сопровождающая понятие судьбы в этом значении: это эмоциональная, своевольная, капризная, активная, агрессивная женщина, лицо, голос и руки которой дополнительно акцентированы, которая своевольно, по-женски, часто не соразмеряясь с идеей справедливости, ведет со слепым (!) человеком свои игры, благоприятные или неблагоприятные для него. Благие ее действия описываются значительно скуднее (одарила, помогла, свела, защитила), нежели негативные, что и понятно, ведь две сестры Суденицы были злые, и только одна добрая. Такой облик судьбы отражает и развивает на другом, языковом, уровне заданные мифологические черты, о которых мы говорили ранее.

Эту же плодотворную идею и образ развивают и контексты, в которых судьба мыслится как неодушевленный предмет, вещь, то, что дается, дарится, то, чем наделяется человек, в этом смысле может явиться также и объектом приложения сил человека: ее можно искать, ей можно следовать, ее можно потерять, найти, встретить. В этом же смысле она выступает как некий текст, шифровка (то, что на роду написано), ее можно угадать, разгадать, прочесть, строить, выстраивать. Таким образом, здесь за судьбой закрепляется коннотация материального, хорошо структурированного и поддающегося структурированию предмета, о котором можно рассказать, поведать и который находится в статическом положении.

В третьей своей ипостаси – судьба ассоциируется с движением, с путем, извилистым, трудным (или легким), этот путь можно разделить с кем-либо, по нему можно идти или свернуть с него, часто он представляется в виде некоего лабиринта и в нем можно заблудиться, потеряв правильное направление движения. Именно в этой третьей ипостаси наиболее явно выражается воля человека: человек может выбирать свой жизненный путь, то есть свою судьбу.