Ментальный симбиоз

Тысячи воинов Инферно, сверкающие клинками и артефактными щитами, растянулись перед ним, как могучая волна тьмы, готовая обрушиться на мир. Их доспехи, выкованные из черного металла, переливались в свете пламени, создавая иллюзию движущихся теней. Каждый воин был облачен в массивные доспехи, украшенные зловещими символами и рунами, излучающими зловещее сияние.

Их клинки, выкованные из адского пламени, мерцали, словно живые, готовые в любой момент пронзить плоть и выпустить душу. Артефактные щиты, созданные из древних материалов, обладали магическими свойствами, способными поглощать и отражать атаки. Некоторые из воинов держали в руках огромные молоты, другие — длинные копья, а третьи — мечи и кинжалы.

Воины Инферно стояли неподвижно, как статуи, ожидая приказа своего повелителя. Их глаза, скрытые за забралами шлемов, горели адским огнем, готовые испепелить любого, кто осмелится встать у них на пути. В воздухе витал запах серы и пепла, а земля под ногами дрожала от их мощи.

Триумф — не просто слово для Карима, а осязаемая сущность, пронизывающая его насквозь, оглушающий результат лет бесконечной войны, кровопролития и предательства. Это было больше, чем победа. Это было признание, завоеванное не на поле брани, а в глубинах его собственной души.

Но в этом торжестве Карим уловил горькую нотку. Ощущение полного удовлетворения, которое он ждал, оказалось призрачным. Дофамин, раньше выделявшийся от более скромных побед, от взятия крепости, от убийства вражеского вождя, теперь казался бледной тенью того ошеломляющего удовольствия, которое несло с собой покорение мира. Он достиг вершины, но на ней было пусто. Его душа, насыщенная властью, оставалась голодной. Его победа стала его тюрьмой. Он покорил мир, но потерял себя.

Впрочем, сам Карим не знал печали. Владыка демонов, которому он служил, искусно устранил все лишние эмоции, превратив его в безупречный инструмент. Однако дыра внутри была не банальным отсутствием чувств, а холодным расчётом и спокойствием, а также жестокой красотой безмятежной верности, что была ему привита с помощью чертовых артефактов одного демонического принца. Его награда и проклятие были едины: быть воплощением воли Владыки.

Вечность тьмы или же бесконечный цикл войн, смертей, воскрешений — каждое перерождение приносило только новые шрамы на уже и так израненную душу проклятого чародея. Карим был марионеткой, цепным псом Владыки Инферно, его воля была скована сотнями сакральных контрактов, его тело давно превратилось в труху в адском пламени. Но даже за гранью смерти, даже в этой мертвой оболочке, что-то всё ещё кипело, бушевало, отказываясь смириться.

Это было не просто сопротивление, а бунт против самой сущности его бытия, крик отчаяния в безмолвии вечности. Он видел все эти войны, все эти смерти, все эти лишенные смысла покорения, и в них не было ни капли справедливости, ни капли цели, кроме увековечивания бесконечного цикла страданий. Каждая капля его мёртвой души, каждый шрам на его уже не существующей совести так и кричал о насилии, о бесполезности, о тоске по чему-то забытому и уже утраченному безвозвратно. И этот тлеющий уголёк внутри — была его последняя надежда, последний шанс на освобождение, хотя и он сам не знал, как это сделать.

Крид стоял особняком, а его фигура, словно выточенная из самого мрака, выделялась на фоне бушующего хаоса. Адское пламя лизало его стопы, но не смело коснуться кожи, словно отступая перед невидимой силой. Из глаз Виктора били потоки чистой энергии — не просто свет, а вихри изумрудного и алого, переливающиеся мириадами искр, словно две яростные бури, сжатые в узких зрачках. Они завораживали и ужасали, обещая неизбежную кару всем ослушавшимся.

Его тело превращалось в холст для живой магии. Чародейские татуировки, сверкающие как драгоценные камни в тусклом свете пламени, распространялись по его коже с ошеломляющей быстротой. Словно зловещая чума, они поглощали его плоть, превращая в очаровательно страшное произведение искусства Тьмы. Черные витки рунических узоров, вплетающиеся в алые спирали кровянистых знаков, пульсировали синхронно с его дыханием, излучая волны неистовой мощи. Казалось, что сама земля дрожит под весом этой неистовой красоты, предчувствуя надвигающуюся бурю. Крид был не просто чародеем, он был живым торнадо, воплощением неудержимой и беспощадной магии, готовой обрушиться на мир.

И это было по-своему интересно в глазах Бесфамильного.