Менжинский

Собственно, организаторы саботажа в банках и Министерстве финансов на то и рассчитывали, что рабочие, оставшись без заработной платы, а солдаты без продовольствия, которое не на что было закупить, поднимут голодные бунты, и Советская власть не продержится даже двух-трех дней. Саботажники в этом были настолько уверены, что, уходя из министерства, из банков, оставляли в столах сахар в коробочках. В своем печатном журнале они не без пафоса писали в те дни «Керенского можно арестовать, юнкеров можно расстрелять из пушек, но самая хорошая пушка не может заменить плохой пишущей машинки и самый храбрый матрос — скромного писца из какого-нибудь департамента».

Еще 26 октября Менжинский пытался убедить служащих Госбанка приступить к работе и открыть банк.

Элегантный, предельно вежливый Менжинский ни своим внешним видом — иностранного покроя костюмом, — ни манерами почти не отличался от высших банковских чиновников.

И тем резче прорывалась их озлобленность, когда они узнавали, что этот «почти свой» и есть комиссар столь ненавистного им Советского правительства. Руководители банка, едва цедя слова, высокомерно заявили комиссару, что они не признают новой власти и станут выполнять свои обязанности лишь в том случае, если никакие комиссары не будут вмешиваться в дела банка.

На следующий день, 27 октября, председатель Военно-революционного комитета Подвойский и Менжинский отправились на заседание правления Союза служащих кредитных учреждений, чтобы разъяснить необходимость открытия банков. Правление союза, заявив, что для него авторитетны лишь указания «Комитета спасения», не допустило комиссаров на свое заседание. В субботу, 28 октября, банки открылись лишь на один час, и большинство предприятий не получило денег для выплаты заработной платы рабочим.

Вечером 29 октября Менжинскому стало известно, что в помещении Учетно-ссудного банка Персии, расположенного по соседству с Госбанком, состоялось совещание руководителей саботажа в Министерстве финансов и банках.

Обсуждался только один вопрос: как лучше организовать саботаж в Министерстве финансов, Госбанке, Главнрм казначействе и экспедиции заготовления государственных бумаг.

В тот же день Менжинский узнал, что начальник охраны Государственного банка полковник Жмакин связан с организаторами начавшегося мятежа юнкеров и готовит сдачу Госбанка мятежникам.

Учитывая создавшуюся опасность — отряд матросов, охранявший Госбанк с 25 октября, ушел под Пулково, на борьбу с казаками Краснова, — Военно-революционный комитет предписал арестовать Жмакина и препроводить в Смольный.

Чтобы сломить саботаж чиновников, овладеть положением в Министерстве финансов, взять из банков деньги на нужды революции, нужно было иметь не только твердую руку комиссара в Министерстве финансов, но и облечь его правом власти. 30 октября правительство издало декрет о назначении Менжинского временным заместителем народного комиссара по Министерству финансов. В тот же день Ленин и Менжинский подписывают «Постановление об открытии банков». В нем, в частности, говорилось:

«Рабочее и Крестьянское правительство предписывает открыть завтра, 31 октября, банки в обычные часы, с 10 час. утра до 2 с половиной часов дня.

В случае, если банки не будут открыты и деньги по чекам не будут выдаваться, все директора и члены правления банков будут арестованы, во все банки будут назначены комиссары временного заместителя народного комиссара по Министерству финансов, под контролем которого и будет производиться уплата по чекам, имеющим печать подлежащего фабрично-заводского комитета…»

Поздно вечером 30 октября в Смольном Менжинский принял американского журналиста Джона Рида. В беседе с ним, как передает Рид, Менжинский говорил:

— Без денег мы совершенно беспомощны. Необходимо платить жалованье железнодорожникам, почтовым и телеграфным служащим… Банки закрыты; главный ключ положения — Государственный банк тоже не работает. Банковские служащие по всей России подкуплены и прекратили работу… Что до частных банков, то только что издан декрет, приказывающий им открыться завтра же, или мы откроем их сами!

Так началась работа Менжинского в Народном комиссариате финансов. В течение первых пятнадцати дней всю работу нарком финансов, как и другие наркомы, проводил в Смольном.

«Тов. Менжинский, — вспоминает В. Д. Бонч-Бруе-вич, — был в то время чрезвычайно переутомлен работой. Он с одним из товарищей принес большой диван, поставив его около стены тут же в управлении делами и крупно написал на писчем листе бумаги: «Комиссариат финансов». Укрепив эту надпись над диваном, он лег спать на диван, мгновенно уснул, и его спокойное похрапывание разносилось по Управлению делами Совнаркома.

Владимир Ильич вышел из кабинета, и я сказал ему:

— Смотрите! У нас уже организован и второй комиссариат [первым был организован Комиссариат по иностранным делам] и тут же близехонько. Позвольте вас познакомить с ним, — и я подвел Владимира Ильича к дивану, на котором тов. Менжинский блаженно спал.