Мэр Кестербриджа

Обстоятельства ставят Хенчарда перед выбором: либо он обретет «внешний лоск моральности», либо ему придется отказаться от честолюбивых требований. Определенность дилеммы выводит его из относительного равновесия и обостряет противоречия, свойственные его личности. Честолюбие и эгоизм буржуа разгорячены в нем до предела, патриархальное простодушие и примитивность дают знать о себе, как никогда. Поклонник «честного соперничества», он жаждет «уморить» конкурента, «стереть его с лица земли», но где там! Он безнадежно отстал и сам падает жертвой. Острота психологического конфликта, изменившиеся обстоятельства, горечь поражения создают в Хенчарде предпосылки для внутренних сдвигов. Чувства, которые развивались в нем под буржуазным влиянием, теперь теснятся напором иных стремлений. Его заботит мысль о достоинстве, свободном от такого измерителя, как фунт стерлингов. В нем поднимается бунтарский дух. При этом Хенчард, работающий батраком у Фарфрэ, выказывает решимость, энергию, волю, огромную физическую силу, широту натуры, присущие ему — человеку из народа… но в то же время и слабость: его сознание сковано отсталыми представлениями, свойственными патриархальной деревне. Бунт ограничивается иносказательным обличением, словами проклятия — Хенчард заставляет церковных хористов исполнить псалом царя Давида, стихи «Да будет краток век его…» — и угрозой: «Уж я ему покажу»… Понятие о кодексе чести отдает у него патриархальной стариной. Он предлагает Фарфрэ в рукопашной схватке доказать свои преимущества. Считая себя более сильным, он борется одной рукой и, выйдя победителем, милует противника. В борьбе на этих равных условиях Хенчард выказывает физическое и нравственное превосходство перед Фарфрэ, обладающим внешним лоском. Но герой сам вдруг ощущает детскую бессмысленность, неуклюжую старомодность своего поведения. В нем происходит новый сдвиг. Он подавляет в себе гордыню и готов забыть обиды, хочет, чтобы поверили в доброту его сердца и одарили теплой привязанностью. Он как бы надеется в сфере общечеловеческого преодолеть и свою ограниченность и ограниченность мира Фарфрэ. Однако его обращение с этой целью к «любви и милосердию» покоится именно на отсталом, наивном представлении о буржуазном обществе. Фарфрэ и те, кто с ним связан, просто не замечают его сдержанной и смиренной мольбы…

Трагизм судьбы героя оттеняется литературной реминисценцией — Гарди часто пользуется этим приемом. Майкл Хенчард умирает в Эгдонской степи. Упоминание о ней приводит на память знаменитые сцены из третьего акта шекспировской трагедии, слышится возмущенный голос короля Лира: «Я не так перед другими грешен, как — другие передо мною». И можно представить себе, как тень от зловещих фигур Гонерильи и Реганы, его жестоких, коварных дочерей, тянется к Доналду Фарфрэ.

В предсмертном завещании Майкла Хенчарда нет и намека на покаяние или смирение, с проповедью которого в конце книги выступает Элизабет-Джейн, его приемная дочь. В этом суровом волеизъявлении отразились любовь и негодование — основа самоуважения «человека с характером», которое, по словам автора, служит «последней опорой под гнетом бедности». Кольцевая композиция подчеркивает душевное просветление бывшего мэра Кестербриджа, снова ставшего батраком, вязальщиком сена, демократизм чувств, завладевших его сердцем, очистившимся от скверны буржуазного себялюбия.

В цельной натуре Майкла Хенчарда можно выделить черты и свойства, указывающие на его связь со средой и традицией, которые способны были формировать эпические характеры. Когда Хенчард, выступая в роли мирового судьи (гл. XXVIII), отказывается от выгодной для него привилегии осудить несчастную женщину, единственную свидетельницу его варварского поступка, действует — с риском нанести своей репутации, положению, своим интересам непоправимый ущерб — во имя правды, «чтобы избежать малейшего искушения» покарать подсудимую «из мести», — он вдруг обнаруживает приверженность ясным, высоким, народным нравственным чувствам и готовность идти ради них на крайние жертвы. Когда он одним движением усмиряет разъяренного быка, предотвращая возможную гибель двух женщин, он обнаруживает необычайное присутствие духа и физическую силу. Хенчард не раз выказывает себя человеком неуклонной прямоты, сердечной отзывчивости, большой воли и энергии. Но достоинства героя не спасают его от трагедии, напротив — влекут к ней. Он действует вне эпической среды — она сохраняется лишь как фон — на свой страх и риск, преследуя не общий, а прежде всего личный интерес и чувствуя не локоть ближнего, а хищные зубы конкурента. Поэтому так неизбежно и разительно его одиночество: он среди людей и как бы один во всей вселенной. Привычная почва исчезла из-под ног, все прежнее, естественные для него связи порушены, органически приспособиться к новым условиям он не может, — этим объясняется и свойственная ему «дикая импульсивность», о которой настойчиво, несколько раз говорит автор.