Мэр Кэстербриджа

— Я не хочу на ней быть… не хочу! — воскликнул он и добавил уже мягче: — А ты все-таки иногда вспоминай обо мне, когда будешь жить новой жизнью… вспомнишь, Иззи?.. Вспоминай обо мне, когда будешь женой самого богатого, самого видного человека в городе, и пусть мои грехи, когда ты узнаешь их все, не заставят тебя забыть, что, хоть я полюбил поздно, зато полюбил сильно.

— Все это из-за Дональда! — промолвила она, всхлипывая.

— Я не запрещаю тебе выходить за него замуж, — сказал Хенчард. — Обещай только не забыть меня совсем, когда…

Он хотел сказать: когда придет Ньюсон.

Волнуясь, она машинально обещала это, и в тот же вечер, в сумерки, Хенчард ушел из города, процветанию которого он содействовал столько лет. Днем он купил новую корзинку для инструментов, вычистил свой старый нож для обрезки сена и завертку для стягивания веревок, надел новые гетры, наколенники и вельветовые штаны, — словом, опять облачился в рабочее платье своей юности, навсегда отказавшись от дорогого, но поношенного костюма и порыжевшего цилиндра, которые со времени его падения отличали его на кэстербриджских улицах как человека, видавшего лучшие дни.

Он ушел незаметно, один, и никто из многих его знакомых не подозревал об его уходе. Элизабет-Джейн проводила его до второго моста на большой дороге, — еще не настал час ее свидания с неизвестным гостем у Фарфрэ, — простилась с ним, непритворно горюя и недоумевая, и задержала его на несколько минут, перед тем как отпустить. Но вот они расстались, и она стояла и смотрела ему вслед, в то время как он, постепенно уменьшаясь у нее на глазах, уходил в даль, по болоту, и желтая соломенная корзинка у него на спине поднималась и опускалась при каждом его шаге, а складки на штанах под коленями то разглаживались, то снова набегали, — смотрела, пока он не скрылся из виду. Элизабет-Джейн не знала, что в эту минуту Хенчард выглядел почти так же, как в тот день, когда он впервые пришел в Кэстербридж около четверти века назад, если не считать того, что многие пережитые им годы ослабили упругость его походки, а безнадежность сгорбила его плечи. отягощенные ношей.

Так он дошел до первого каменного верстового столба, врытого в придорожную насыпь на полпути вверх по крутому холму. Поставив корзинку на камень, он оперся о нее локтями и судорожно дернулся: эта конвульсия была страшнее, чем рыдание, — жестокая, без слез.

— Если бы только она была со мной… со мной! — проговорил он. — Я бы не побоялся никакой, даже самой тяжелой, работы. Но — не судьба. Я, Каин, ухожу один, и поделом мне — отщепенцу, бродяге. Но кара моя не больше того, что я в силах вынести!

Он сурово подавил в себе скорбь, вскинул на плечи корзинку и пошел дальше. Между тем Элизабет, вздохнув о нем, снова обрела утраченное было душевное равновесие и пошла обратно в Кэстербридж. Не успела она дойти до первого дома на краю города, как встретила Дональда Фарфрэ. Очевидно, они сегодня встретились не в первый раз — они просто взялись за руки, и Фарфрэ спросил с тревогой:

— Значит, он ушел… а ты сказала ему?.. Не о нас, а… о том, другом?

— Он ушел, и я сообщила ему все, что знала о твоем знакомом. Дональд, кто он такой?

— Ну, ну, милочка, скоро узнаешь. И мистер Хенчард услышит о нем, если не уйдет далеко.

— Он уйдет далеко… он решил скрыться совсем, чтобы никто ничего не знал о нем!

Она шла рядом со своим возлюбленным и, дойдя до городского колодца, не пошла домой, а вместе с Фарфрэ свернула на Зерновую, улицу. У дома Фарфрэ они остановились и вошли.

Фарфрэ распахнул дверь гостиной на первом этаже и сказал:

— Вот он; ждет тебя.

Элизабет вошла. В кресле сидел широколицый жизнерадостный человек, который приходил к Хенчарду в одно памятное утро больше года назад, а потом на глазах у него сел в почтовую карету и уехал спустя полчаса после приезда. Это был Ричард Ньюсон. Вряд ли стоит описывать встречу Элизабет-Джейн с ее легкомысленным отцом, которого она уже несколько лет считала умершим. Это была волнующая встреча, и не только потому, что Элизабет узнала теперь, кто ее отец. Уход Хенчарда быстро получил объяснение. Когда девушка узнала правду, ей было не так трудно снова поверить в свое кровное родство с Ньюсоном, как и следовало ожидать, ибо поведение Хенчарда подтверждало эту правду. Кроме того, Элизабет выросла, окруженная отцовской заботой Ньюсона, и, если бы даже Хенчард был ее родным отцом, этот, воспитавший ее отец, пожалуй, затмил бы Хенчарда в ее сердце, когда немного сгладилось бы впечатление от прощания с ним.

Ньюсон просто не мог выразить, до чего он гордится такой дочерью. Он то и дело целовал ее.

— Я не стал утруждать тебя встречей со мной на дороге, ха-ха! — проговорил он. — Дело в том, что мистер Фарфрэ сказал: «Поживите у меня денек-другой, капитан Ньюсон, и я приведу ее сюда». — «Прекрасно, — ответил я, — поживу». И вот я здесь.