Мэр Кэстербриджа

Тогда Хенчард, с трудом веря, что все это был не сон, поднялся, ошеломленный своим поступком. Он совершил его непроизвольно, поддавшись первому побуждению. Зародившееся в нем уважение к Элизабет-Джейн, новые надежды на то, что в его одиночестве она станет для него приемной дочерью, которой можно гордиться, как родной, – а ведь сама она по-прежнему считала себя его дочерью, – все это, стимулированное неожиданным появлением Ньюсона, вылилось в жадное желание сохранить ее для себя одного; таким образом, внезапно возникшая опасность потерять ее побудила его глупо, по-детски, солгать, не думая о последствиях. Он ждал, что его начнут расспрашивать и, прижав к стене, через пять минут сорвут с перо маску; но вопросов не последовало. Однако их, конечно, не миновать; Ньюсон ушел ненадолго, – он наведет справки в городе и все узнает, а потом вернется, проклянет его, Хенчарда, и увезет с собой его последнее сокровище!

Хенчард торопливо надел шляпу и пошел вслед за Ньюсоном. Вскоре Ньюсон показался на дороге. Стараясь его догнать, Хенчард издали увидел, как тот остановился у «Королевского герба», где доставившая его утренняя почтовая карета полчаса дожидалась другой кареты, проезжавшей через Кэстербридж. Карета, в которой приехал Ньюсон, уже готовилась тронуться в путь. Ньюсон сел в нее, его багаж уложили, и вот она скрылась из виду.

А Ньюсон даже не обернулся. Он простодушно поверил Хенчарду, и в его доверии было что-то почти возвышенное. Молодой матрос, который двадцать с лишком лет назад под влиянием момента взял в жены Сьюзен Хенчард, лишь мимолетно взглянув на ее лицо, все еще жил и действовал в этом поседевшем путешественнике, который на слово поверил Хенчарду – поверил так слепо, что Хенчарду стало стыдно самого себя.

Неужели эта внезапно пришедшая ему в голову дерзкая выдумка поведет к тому, что Элизабет-Джейн останется у него? «Вероятно, ненадолго», – сказал себе Хенчард. Ньюсон, конечно, разговорится со спутниками, а среди них, наверное, окажутся кэстербриджцы, и обман раскроется.

Опасаясь, что это может случиться, Хенчард занял оборонительную позицию, и вместо того, чтобы поразмыслить о том, как лучше исправить содеянное и поскорее сказать правду отцу Элизабет, он стал обдумывать, как ему сохранить случайно полученное преимущество. Любовь его к девушке становилась все сильнее и все ревнивее с каждой повой опасностью, которая грозила этой любви.

Он смотрел на уходящую вдаль большую дорогу, ожидая, что Ньюсон, узнав правду, вот-вот вернется пешком, негодуя и требуя свою дочь. Но никто не появлялся. Возможно, он ни с кем и не разговаривал в почтовой карете, а похоронил свое горе в глубине сердца.

Его горе!.. В сущности, чего оно стоит в сравнении с тем, что почувствует он, Хенчард, если потеряет ее! Разве можно сравнить охлажденную годами любовь Ньюсона с любовью того, кто постоянно общался с Элизабет? Такими сомнительными доводами пыталась ревность оправдать его в том, что он разлучил отца с дочерью.

Он вернулся домой, почти уверенный, что Элизабет уже ушла. Нет, она была здесь и только что вышла из соседней комнаты, посвежевшая, но с еще припухшими от сна веками.

– А, это вы, отец! – проговорила она, улыбаясь. – Не успела я лечь, как уснула, хоть и не собиралась спать. Удивляюсь, почему я не видела во сне бедной миссис Фарфрэ, – я так много о ней думала, но все-таки она мне не приснилась. Как странно, что мы лишь редко видим во сне недавние события, как бы они нас ни занимали.

– Я рад, что тебе удалось поспать, – сказал он и, словно стремясь утвердить свои права на нее, взял ее руку в свои, что ее приятно удивило.

Они сели завтракать, и Элизабет-Джейн снова стала думать о Люсетте. Печальные мысли придавали особое очарование ее лицу, которое всегда хорошело в минуты спокойной задумчивости.

– Отец, – сказала она, оторвавшись от своих мыслей и вспомнив о стоящей перед нею еде, – как это мило, что вы своими руками приготовили такой вкусный завтрак, пока я, лентяйка, спала.

– Я каждый день сам себе стряпаю, – отозвался он. – Ты меня покинула; все меня покинули; вот и приходится все делать самому.

– Вам очень тоскливо, да?

– Да, дитя… так тоскливо, как ты и представить себе не можешь! В этом я сам виноват. Вот уже много недель, как у меня никто не был, кроме тебя. Да и ты больше не придешь.

– Зачем так говорить? Конечно, приду, если вы захотите меня видеть.

Хенчард усомнился в этом. Еще так недавно он надеялся, что Элизабет-Джейн, быть может, снова будет жить у него как дочь, но сейчас уже не хотел просить ее об этом. Ньюсон может вернуться в любую минуту, и что будет думать Элизабет об отчиме, когда узнает про его обман? Лучше пережить это вдали от нее.

После завтрака его падчерица все еще медлила уходить; но вот настал час, когда Хенчард обычно отправлялся на работу. Тогда она встала и, заверив его, что придет опять, ушла; он видел, как она поднимается в гору, освещенная утренним солнцем.