Мера любви

– Я даю вам слово, клянусь честью! Но… я смею надеяться, что и вы тоже вскоре вернетесь домой к вашей обычной жизни, госпожа Катрин, и мы отметим это событие большим праздником.

Катрин пожала плечами:

– Вы верите в чудеса, мессир? Я верю в них все меньше и меньше!

Заложница в Брюгге

Пришедшая весна принесла грязь и распутицу. В пасхальное воскресенье шел такой дождь, что вода затопила не только погреба, но и первые этажи домов. Для Катрин этот день ничем не отличался от череды тоскливых, безрадостных дней, и только мысль о том, что стража, охраняющая ее день и ночь, очутилась в воде, развлекла ее.

Когда бургомистр ван де Валь привез ее в этот дом, она испытала радость, схожую с той, какую испытывает путешественник, встретив знакомые заветные места. Дворец был действительно с любовью ухожен. Внутреннее убранство нисколько не изменилось. Она увидела в гостиной прежний камин цвета сливок, украшенный безделушками из олова и золота, дорогим венецианским стеклом. Она снова увидела серебристо-розовую комнату, тщательно воссозданную ее величественным любовником в других дворцах. Но им запрещалось выходить из дворца, и с течением времени он потерял свое прежнее очарование и превратился в тюрьму. Красивая резная дверь была для них закрыта. Они скучали. Катрин и Готье, чтобы убить время, решили продолжить обучение Беранже, заброшенное со времени отъезда из Монсальви. К счастью, в книгах, бумаге, перьях отказа не было, и благодаря этому время тянулось не так томительно.

Заложнице было, разумеется, отказано в праве принимать визиты. Несмотря на предпринятые усилия и бурную сцену, Яну ван Эйку не позволили повидать свою подругу. Ему даже намекнули, что лучше было бы пореже отлучаться из дому. Его жену это явно обрадовало, что лишь удвоило гнев художника. Мучаясь местью, он написал безобразный портрет Маргариты.

Что же касается Катрин, то каждый день, утром и вечером, она встречалась с шефом личной охраны, который приходил удостовериться в ее присутствии. Каждые две недели Луи ван де Валь или другой бургомистр, Морис де Варсенар приходили к ней с торжественным визитом, справлялись о ее здоровье, жалобах, но никогда не отвечали на ее вопросы, касающиеся переговоров с герцогом…

У нее сложилось впечатление, что дело не шло, так как с каждым визитом их лица становились серьезнее, а взгляд все тревожнее. Это не слишком ее беспокоило – она начала испытывать к своей судьбе странное безразличие. Слишком много несчастий обрушилось на нее с того времени, как она покинула свою дорогую Овернь. Она утратила душевную стойкость, и теперь смерть, пусть даже трагическая, кровавая, под топором мясника, постепенно принимала окраску избавления. Уйдя из жизни, она обретет наконец вечный покой, навсегда избавится от этого мира, давшего ей столько радостей, но намного больше страданий.

Часто ночью, лежа в темноте с открытыми глазами, мучаясь бессонницей, она прислушивалась к собственному сердцу. Еще недавно при одном упоминании о супруге оно наполнялось счастьем или сжималось от муки. Но в последнее время она чувствовала лишь пустоту.

И только мысль о детях, которых она, конечно, уже никогда не увидит, наполняла ее сожалением и тоской, но это были эгоистические переживания, так как она знала, что малыши – в безопасности в Монсальви среди всех этих добрых людей, обожавших их. Рядом с ними была Сара, их вторая мать, аббат Бернар и Арно, в отцовских чувствах которого не приходилось сомневаться. По правде говоря, их мать не была им необходима, она могла спокойно умереть на фламандской земле. Она любила эту землю, а теперь эта земля примет ее и это бремя, растущее внутри ее и становившееся с каждым днем все невыносимее.

Беременность протекала сложно и болезненно, чего раньше с ней не случалось. Раньше деятельная жизнь, проходящая в основном на воздухе, делала ожидание ребенка незаметным, радостным, в результате чего она рожала детей с простотой крестьянки.

На этот раз все было по-другому. Она теряла аппетит, худела и каждое утро вставала все более бледной, с темными кругами под глазами. И вот однажды вечером, когда Луи ван де Валь вошел в комнату, Готье наскочил на него.

– Если вы ждете ее смерти, было бы честнее сразу же сказать об этом, сир бургомистр. Она слабеет с каждым днем, и должен вас предупредить, что очень скоро вы лишитесь ценного заложника, поскольку ее душа улетит к Богу. Что вы тогда скажете герцогу Филиппу?

Лицо городского магистра изобразило крайнее недовольство.

– Если графиня больна, почему вы об этом не сказали? Мы бы прислали врача…

– Ей не нужен врач, ей нужно двигаться, бывать на воздухе. Ее убивает не болезнь, а ваша позолоченная клетка! Я с уверенностью могу заявить: при такой возрастающей слабости она не перенесет родов, если смерть не заберет ее еще раньше.

– Откуда вы знаете? Вы врач?

– У меня нет этого звания, но я кое-что понимаю в медицине. Я обучался в Сорбонне и говорю вам, что госпожа Катрин недолго проживет!

Бургомистр вмиг лишился своей напыщенности.