Мера Любви

Завидев загодя поставленные на лобном месте виселицы, разбойники словно лишились рассудка, даже Гильберт дрогнул. Первым сняли с телеги все время молчавшего до сих пор осужденного, казалось бы примирившегося со своею участью, но когда его повлекли к виселице, он начал так биться и вырываться, что с ним едва смогли справиться несколько человек, и притом весьма сильных. Он никак не давался, чтобы ему на голову натянули мешок, и его пришлось оглушить, двинув слегка кулаком по темени, — только после этого удалось затянуть петлю на шее. Когда из-под него выбили лестницу, и он задергался высоко в воздухе, толпа как один человек издала вопль кровожадного удовлетворения. Следующим должен был быть упорно просящий о помиловании, его пришлось волочь к виселице по земле, как куль с зерном, он так выл и стенал, что в толпе начали отпускать злые шугки по поводу его малодушия. Он не отличался физической силой, и повесили его быстро. Третий, «попутанный бесом», начал требовать дать ему поцеловать крест перед смертью, один из каноников сжалился и исполнил его просьбу. До последней минуты, даже уже с мешком на голове и с петлей на шее, этот разбойник бормотал обрывки молитв и песнопений, какие только приходили ему на ум, перевирая слова, цепляясь за непонятные латинские фразы, путающиеся в его смятенном сознании. После него пришла очередь главаря банды Гильберта. К тому времени бывший мыловар совершенно растерял всю свою удаль. Он, так же как и прочие, не смог идти сам, и его пришлось волочь к виселице силой. Он кричал, вырывался, клял всех и вся на чем свет стоит, пока и его тело не заплясало между небом и землей рядом с прочими висельниками.

— Графское правосудие свершилось! Да здравствует граф Вильгельм Честерский! — провозгласил Арнуль. Все собравшиеся горожане и селяне ответили громогласным кличем, прославляющим де Бельвара.

ГЛАВА XXVIII О том, как научиться читать

Все последующие дни в Силфоре только и разговоров было, что о суде и казни. Горожане наперебой пересказывали друг другу свои впечатления, привирая, не без того, и скоро события пятницы обросли множеством подробностей: говорили, что такая-то, соседка такого-то сама видала, как черти утащили душу мыловара Гильберта прямиков в Ад; говорили также, будто молчаливый разбойник оттого молчал, что откусил себе язык и все время суда глотал свою кровь, а когда его вздернули, кровь полилась у него из глотки; малодушного разбойника не могли поминать без презрения, он-де обмочился, пока его на виселицу тащили, и визжал перед смертью как насилуемая баба.

Джованни старался отвлечься, развеяться, читал своего любимого Аристотеля, который всегда приводил его мысли в порядок, пытался не думать, обо всем позабыть, но упрямая память воскрешала перед его внутренним взором то изрубленные тела Беатрисы и семьи Дункана, то дрыгающиеся ноги повешенных. Сладковатая вонь смерти подкрадывалась к нему из темных углов по вечерам, он усилием воли отгонял видения прочь, они возвращались, сначала часто, но уже на следующий день много реже. В воскресенье как ни в чем не бывало приехал де Бельвар, и Джованни сразу почувствовал, что успокоился. Присутствие графа освободило его от горького груза одиночества.

Как и в прошлый раз, граф после мессы сразу направился в епископский дом. Джованни нашел его наверху, в своей комнате, и несколько изумился подобной бесцеремонности, но, сказать по правде, совсем не обиделся, — ему нечего было скрывать, и он хотел доверять де Бельвару, а такая непосредственность в отношениях могла свидетельствовать только об их близости. Де Бельвар сидел у окна с книгой и внимательно разглядывал страницы, он выглядел таким сосредоточенным, словно был занят чтением. Джованни вошел, неслышно ступая, и граф вздрогнул от неожиданности, увидев его; они улыбнулись друг другу. Джованни вдруг захлестнула такая великая нежность к де Бельвару, что он не смог удержаться, наклонился и поцеловал его в лоб:

— Благослови Вас Господь, дорогой Гийом, я вас напугал.

Де Бельвар смутился, но Джованни тут же сам разрушил невыносимое очарование момента, отбросил серьезность.

— Какая это книга вам понравилась? — весело спросил он, перевернув страницы в руках графа и глядя на заглавный лист. — Mamma mia! «О падении диавола» Ансельма Кентерберийского.

— Красиво написано, только картинок нету, — в тон Джованни сказал де Бельвар и отложил книгу.

Их беседа, начавшаяся так странно, скоро вошла в своеобычное русло мало значащей и одновременно многозначной болтовни, Джованни и де Бельвар без стеснения поделились друг с другом всем, что заботило их, но они виделись слишком недавно, чтобы разговор сделался длинным, скоро граф предложил:

— Не вернуться ли нам, дорогой Жан, к тому, на чем мы остановились в прошлый раз?

— Да, вы правы. Но чтобы начать с вами заниматься, мне надо знать, чему вас уже обучали. Что вы знаете, Гийом? — Джованни приготовился экзаменовать своего малообразованного друга.

— Буквы, — пожал плечами де Бельвар.