Мера Любви

— Может, для всех прочих — да. Но для меня… — де Бельвар не умел, да и не любил выражать свои чувства, возможно оттого, что ему никогда еще не доводилось этого делать, поэтому он оборвал себя на полуслове. — Хотя, конечно, вы обязаны мне помощью и советом, — сказал он, — оставайтесь с Богом, Жан, и покойной ночи.

— Идите с Богом, Гийом, — вздохнул Джованни, — завтра увидимся.

ГЛАВА XXX Об октаве Пасхи

Утром прибыли бароны честерского севера, среди них знакомый Джованни господин Аштона и его приятель, владелец Дунхам-Месси, а также могущественный барон де Ласи, констебль де Бельвара. Вместе с баронами понаехало множество служилого люда. Дряхлая постройка церкви Святой Марии Силфорской, казалось, не выдержит такого количества народу в своих старых стенах и развалится по трещинам, как расползается по швам вытертая ткань. Не спавший ночь Джованни ухитрился безошибочно провести всю праздничную службу, но благословив наконец паству и удалившись в сакристию, сразу почувствовал себя безмерно уставшим. Он даже мечтательно взглянул на сундук с облачением, прикинув, можно ли было бы на нем разместиться поспать. Из этого рассеянного состояния его вывел оруженосец де Бельвара, доложивший, что граф требует Джованни в епископский дом. Оруженосец так и сказал: «Требует». Джованни пробурчал: «Господи, ни минуты покоя», — и поплелся домой. Едва переступив порог, он сразу догадался, в чем дело. Ему доставили с рынка припасы на подарки каноникам. Граф стоял над этими подарками, скрестив руки на груди.

— Так, значит, вы деньгами распоряжаетесь? — вместо приветствия начал он.

— Гийом, ведь праздник, — пробормотал Джованни.

— Праздник! Я вам деньги давал не для того, чтобы вы этих проходимцев кормили, — перебил его де Бельвар. — Вы сами прекрасно знаете, что от ваших благодеяний никакого толку не будет, они как были неблагодарные твари, так неблагодарными тварями и останутся.

— Гийом, что ж мне с ними делать? Они подарков ждали и рассердились бы, если б я…

— Рассердились бы они, — с издевкой воскликнул граф. — Посмотрите, какие важные персоны, надо их умасливать! Да с ними чем хуже, тем лучше.

Джованни нечего было возразить, и де Бельвар продолжал в запале:

— Деньги я давал для вас, на ваши нужды, я и баронов сюда пригласил, чтобы они вам пожертвований привезли, а то живете как голодранец. И с вашим умением деньгами распоряжаться вы, Жан, так голодранцем и останетесь.

— Если вы недовольны, можете забрать ваши деньги и тратить их на меня по своему усмотрению, — ответил Джованни.

— Хорошо, я подумаю над этим, — совершенно серьезно согласился де Бельвар.

Джованни, возможно, следовало бы обидеться, но то ли он слишком устал, чтобы спорить, то ли просто не способен был обижаться на своего любимого графа. Как бы то ни было, он предпочел признать свое неумение обращаться с деньгами, ибо своих собственных свободных денег у него во всю жизнь не водилось. Де Бельвар посчитал инцидент исчерпанным и уже спокойно и доброжелательно предложил Джованни возвращаться в церковь, где накрывали столы пасхального званого обеда, слишком многолюдного для весьма скромных размеров залы епископского дома.

— Не будем заставлять их ждать, они голодные, — сказал граф. Джованни послушно поплелся за ним, рассудив, что если уж никак не удастся прилечь, то лучше хотя бы сидеть.

Обед был подан весьма роскошный, не меньше шести перемен блюд, о чем, разумеется, позаботился граф, щедрой рукой добавив средств к праздничным расходам Джованни. Каноники, которым досталась нижняя половина стола у самых дверей, притихли, робея столь высокого общества, и вместе с тем лопались от гордости: в их церкви сроду такого не бывало, чтобы за одним столом с ними, да столько знати. Они уплетали за обе щеки, впрок, словно боялись, что им больше не придется есть вовек, но пить остерегались, блюли внешний вид своей клерикальной благопристойности. Декан Брендан то и дело переглядывался с архидьяконом Фольмаром, ожидая, когда бароны начнут преподносить епископу свои пожертвования, но обед все шел своим чередом, а деньги не появлялись и даже разговора о них не заходило. Декан выразительно скосил глаза, указывая на графа, мол, это он что-то придумал. Архидьякон многозначительно кивнул, выражая согласие. Декан ответил знаком: «Держи ухо востро».

За столом сидели полдня, но все, имеющее свое начало, когда-нибудь кончается, — к вечеру графу надоело пировать, он встал из-за стола, что послужило сигналом для всех. Де Бельвар проводил Джованни домой, куда вслед за ним явились бароны испросить епископского благословения. Джованни принял их всех. Теперь-то, без алчных взглядов каноников, они преподнесли ему дары и пожертвования на церковь. Граф, видя, что Джованни с ног валится от усталости, поторопился проститься, и с шумом и пылью уехал в Стокепорт, забрав с собой всех своих баронов.

Джованни мог наконец отдохнуть, но не тут-то было. Едва он собрался раздеваться, чтобы лечь пораньше, как к нему заявились каноники в полном составе, под водительством декана и архидьякона.