Мера Любви

— Читай, — обернулся Джованни к чтецу. Тот начал отрывок из Евангелия от Матфея. Остывающий обед и решимость Джованни одержали верх: приученные к покорности монахи подчинились и смиренно принялись за еду.

После трапезы, когда братия направилась в церковь, дом Бернард остановил Джованни в галерее, схватив его за локоть:

— Вон из моего монастыря! Сей же час убирайтесь вон! Вноситель раздора!

Джованни попытался высвободиться, но аббат только усилил хватку и, рванув Джованни на себя, зашипел ему в самое ухо:

— Я теперь понял, что ты за птица! Добреньким он прикидывается, милосердие разыгрывает! Тьфу! Тоже мне, распустил всех, и каноников своих подлых, и священников-мерзавцев! Сам первый нерадивый, сам распутник, вот и другим позволяешь! Благодетель воров и разбойников, подстать своей шайке, надо ж было тебя из такой дали выписывать! — дом Бернард хорошенько тряхнул Джованни для острастки. — Чтоб ноги твоей больше в моем монастыре не было! Понял?

Джованни кивнул.

— Не слышу! Епископ самозваный! — прикрикнул дом Бернард. — Молоко еще на губах не обсохло, а туда же… — аббат захлебывался от возмущения. — Мальчишка! И подумай над тем, что ты натворил, скандалист! Тебе-то, конечно, плевать на церковную реформу, на постановления соборов, только чем же ты на Страшном Суде оправдываться будешь за стадо свое разбредшееся? А ведь с тебя за каждую овцу заблудшую три шкуры сдерут, негодяй!

Джованни молчал, и гнев аббата словно оставался бесплодным. Дому Бернарду очень хотелось вынудить Джованни хоть как-то ответить на его оскорбления, но вместе с тем ему было мучительно стыдно.

— Ты на мою аббатскую власть покусился! — начал оправдываться дом Бернард. — Да какое ты имеешь право? Что ты себе надумал, состряпал из меня самодура какого-то, я, мол, чудовище, а ты хороший! Я, если хочешь знать, всегда все делаю по совести, все взвешиваю, и каждый раз думаю, и в этот раз тоже подумал, как бы поступил на моем месте святой Бернард Клервоский!

— А как поступил бы Господь наш, Иисус Христос? — спросил Джованни, сжавшись, ожидая, что дом Бернард его ударит.

Аббат разжал пальцы:

— Не смей, не поминай имя Господа нашего всуе!

— Прощайте, господин аббат, простите, если я вас обидел, и да пребудет с вами милость Господня, — проговорил Джованни и быстрым шагом покинул галерею. Из монастыря он уехал немедля.

ГЛАВА XVII О встрече Джованни с Гийомом де Бельвар, графом Честерским

По возвращении Джованни в Силфор оказалось, что его дожидаются два посланца. Первый — еще со дня святого Иллариона. Он привез толстый рулон из Лондона от Джованны. Второй прибыл недавно из Рима с ответом Папы на прошение Джованни об аннулировании брака и письмом от дяди-архидьякона.

Сначала Джованни решил вскрыть официальное послание. Ломая папские печати, он порвал пергамент дрожащими руками, поднес письмо к глазам, собираясь читать, отвел прочь, не в силах побороть волнение. А если ответ отрицательный? Что он станет делать, как сможет помочь несчастной Беатрисе? Посланник, троюродный племянник Беатрисы, молча ждал. Он лишь выполнил то, что велел ему Джованни — передал прошение архидьякону Роландо Буонтавиани; потом все решалось без его участия, при закрытых дверях, ответ ему передали уже запечатанным, и он не знал, что в письме. Джованни пересилил себя, пробежал глазами по стройным рядам тщательно выписанных латинских строк.

— Да! — воскликнул он.

— Вот, — Джованни зачитал формулу, по которой брак между Гильбертом и Беатрисой признавался несуществующим. — Поезжайте скорее, обрадуйте ее, — Джованни светился от счастья. — Мне нечем вознаградить вас за труды, но она отблагодарит вас.

Во вторую очередь Джованни распечатал письмо дяди, оно было кратким и содержало лишь ультиматум: впредь не затевать подобных интриг. Дядя заявлял, что помог в первый и в последний раз.

Послание из Лондона, оставленное Джованни напоследок, содержало сюрприз — в длинный свиток письма было завернуто несколько локтей белоснежного полотна. Джованни поцеловал печать сестры: милая, добрая, заботливая Джованна! Она укоряла брата за то, что он так и не написал ей. Конечно, он не забыл, и речи об этом не шло, но кого же ему было послать в Лондон? Только теперь он мог наконец отправить письмо с ее человеком.

Джованни сразу сел писать ответ. Слова ложились на бумагу с трудом, перо царапало. Стояли холода, Джованни писал пару слов и дышал на пальцы, приходилось торопиться, чернила замерзали: «Вы не представляете, дорогая сестра, как здесь все бедствуют, люди едва сводят концы с концами»; «похоже, у моей церкви совсем нет средств, возможно, даже долги, каноники от меня скрывают истинное положение дел»; «недавно я поссорился с местным аббатом, произошла ужасная сцена»; «Зимы в Англии всегда такие? А то мне с непривычки кажется, что наступает конец времен»; «у меня все хорошо».