Мераб Мамардашвили за 90 минут

Мы думаем, что понимание сознания, работа с сознанием, борьба с сознанием вызваны нашим желанием дойти до какого-то доступного нам сейчас предела, причем предела не в чистом умозрении, не в поисках какого-то абстрактного категориального сознания, а предела в поисках основы своего сознательного существования.
М. Мамардашвили. «Символ и сознание»

Где-то в конце 60-х в жизни Мамардашвили появились два человека, которые сыграли важную роль в его судьбе. В редакцию «Вопросов философии» пришел Юрий Сенокосов. Дружба с ним поддерживала Мераба Мамардашвили до конца жизни. И именно благодаря ему не пропали после смерти Мамардашвили магнитофонные записи лекций, именно он, не считаясь ни с какими «объективными обстоятельствами», в течение 10 последующих лет редактировал их и издавал.

На московских семинарах по методологии Мамардашвили познакомился с Александром Пятигорским, увлекавшимся в то время Индией вообще и буддизмом в частности. Вернее, знакомы они были и раньше, но шапочно, а тут вдруг выяснилось, что их, казалось бы, разные философские пристрастия имеют одну основу — интерес к философии сознания. В результате получилась совершенно замечательная книжка — «Символ и сознание», издать которую, увы, удалось только много лет спустя, в 1982 году, и не на родине, а в Иерусалиме. Пятигорскому, к тому времени давно эмигрировавшему из Союза, оказалось проще пробить публикацию философской книги на русском языке в иноязычной стране, чем профессору Мамардашвили — в родной.

Правда, у «Символа и сознания» была предшественница, вполне легально опубликованная Ю. М. Лотманом в 1968 году в Тарту, в 5-м томе «Трудов по знаковым системам». Предшественница имела название сугубо специальное — «Три беседы о метатеории сознания (Краткое введение в учение виджнянавады)», и, вероятно, прошла под грифом «история философии». Виджнянаваде, древнеиндийскому учению о сознании, в книге был честно посвящен один абзац, да может быть еще форма изложения в виде диалога, весьма принятая в Древней Индии. А вот как введение в «Символ и сознание» она незаменима. Чудесным образом она передает очарование интеллектуального поиска, диалога двух философов, не похожих ни темпераментом, ни стилем мышления. Словом, вполне художественная вещь.

Все равно, конечно, трудно объяснить, почему «Символ и сознание» оказался написан «в стол». К политике он отношения не имеет — вполне эзотерический философский труд, который авторы, по их признанию, до конца и сами не понимали. Однако действительно есть в нем что-то «несоветское», какая-то нездешняя свобода мысли. И язык вроде русский — но другой. (Над языком они потом посмеивались: «Так говорят банщики в сандуновских банях», — а напрасно, настоящий трактат о сознании и должен излагаться языком таинственным, сложным и многозначительным.) Да и вообще, они позволили себе писать так, будто советской философии вовсе не было. Вероятно, это раздражало. Как и ироническое посвящение: «Авторы — друг другу».

А книга получилась безумно интересной, хотя и структуралистской. Все-таки написана она в бурных семиотических дискуссиях, в общении с отцом отечественного структурализма Юрием Михайловичем Лотманом. Но даже сейчас, когда ссылками на семиотику виджнянавады никого не удивишь, читая ее, ощущаешь присутствие тайны, мистический зов неведомого.

«Оба мы совершенно уверены, что есть одна философия, по-разному выполненная в текстах разных стран, культур, времен и личностей. Просто одна и та же действующая в ней сила вспыхивала в мире как разные имена», — огорошивают читателя авторы на первой же странице. Тогда эта мысль казалась почти скандальной. Да и до сих пор не каждый историк философии с ней согласится. А для Мамардаш-вили она стала главной, вылившись в понятие «реальной философии» — медитативного акта постижения мира, противоположного «философии теорий и систем».

Итак, «Символ и сознание» — книга, балансирующая на грани невыразимого, заявка на описание неописуемого. И перед исследователями сознания она ставит важные вопросы.

1. Почему невозможна теория сознания?

Стремление понять сознание вызвано «желанием дойти до какого-то доступного нам сейчас предела… в поисках основы своего сознательного существования». Но чтобы определить, что такое сознание, необходимо определить, что к нему не относится.

В философии существуют две устойчивые традиции трактовки сознания, с которыми авторы «Символа и сознания» решительно не согласны: это сведение сознания к взаимодействию нейронов (или, в более мягком варианте, к функциональным связям мозга) и лингвистический номинализм, вообще считающий понятие сознания лже-понятием и редуцирующий его к манипуляции языковыми средствами.