Мерецков. Мерцающий луч славы

Армейский комиссар 1-го ранга Александр Иванович Запорожец был назначен членом Военного совета Волховского фронта со дня его образования. Мерецков узнал Запорожца ещё до войны, он был начальником Главного управления политпропаганды Красной Армии, а в марго 1941 года стал заместителем наркома обороны СССР. В характере Запорожца Мерецкову импонировало то, что с людьми Александр Иванович был прост, знал, что сказать им, а главное, умел сплотить людей, направить их усилия на большое дело.

Запорожец приехал ночью. В это время Мерецков и генерал Стельмах всё ещё обсуждали вооружение и дислокацию прибывших войск. Их не хватало, и Мерецков решил переговорить с Верховным и попросить его отложить начало операции на несколько дней.

Но своё намерение он не осуществил. На другой день в штаб фронта прибыл заместитель наркома корпусной комиссар Мехлис. На аэродроме его встретил Запорожец. Лев Захарович сообщил Мерецкову, что привёз послание Иосифа Виссарионовича.

   - Послание? - Кирилл Афанасьевич пожал плечами. - Это даже интересно. И о чём же оно?

Мехлис достал из папки пакет и вручил его Мерецкову. Тот распечатал пакет и не без волнения прочёл. «Уважаемый Кирилл Афанасьевич! - писал Сталин. - Дело, которое поручили вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, - великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчёты немецких захватчиков. Жму руку и желаю Вам успеха. И. Сталин, 29.12. 41». Мерецков свернул записку и положил её на стол. Он всегда поражался тому, как умел вождь понять настроение человека перед сражением, как тяжело ему порой, как тяжело было в эти дни Кириллу Афанасьевичу. Записка, однако, не вызвала у Мерецкова удовлетворения, только ещё сильнее озадачила его. Уже не скрывая своих чувств, он спросил Мехлиса, как можно осуществить единый и общий удар по врагу, если из четырёх армий фронта две в большом некомплекте, а две ещё не подошли?

Тот лишь пожал плечами.

   - Я не стратег и не тактик, Кирилл Афанасьевич, я политик и о том, что фронт к сражению не готов, не знал. Но просить Сталина дать отсрочку не рекомендую. Он на это не пойдёт. Я знаю Иосифа Виссарионовича лучше вас.

Но произошло ещё одно ЧП. Начальник артиллерии Дегтярёв сообщил Мерецкову, что вся артиллерия 59-й армии не имеет оптических прицелов, орудийных передков и средств связи.

   - Как такое могло быть? - возмутился Кирилл Афанасьевич.

   - Эшелоны с недостающей техникой, наверное, ушли по прежним адресам дислокации армий и разыскать их мне не удалось, - пояснил Дегтярёв.

Мерецков отправил в Ставку срочное донесение. Через два дня на фронт прибыл начальник артиллерии Красной Армии генерал Воронов, с которым Кирилл Афанасьевич сражался в Испании, а позже на финской войне. Везде Воронов проявил себя не только как знаток артиллерийского дела, но и как отчаянный человек и храбрый боец. Он шумно вошёл в штаб фронта.

   - Где тут главный бунтовщик, я желаю его видеть! - воскликнул генерал, снимая с себя тулуп. - Это ты, волонтёр Петрович?

   - Я, волонтёр Вольтер, - улыбнулся Мерецков и подошёл к генералу. - Что, моя депеша наделала в Ставке шуму?

Воронов попросил дать ему горячего чаю.

   - Чего-чего, а чая у нас в достатке, его можно вёдрами пить, - усмехнулся Кирилл Афанасьевич. Он велел своему адъютанту накрыть в его комнате стол. - А где же техника и приборы для артиллерии? - спросил Мерецков.

   - Всё есть, Кирилл, мы же с тобой не в Испании, - успокоил его Воронов. - Посылай своих командиров артчастей на станцию Будогощь, туда уже прибыл эшелон, и они всё получат. А тебя попрошу ознакомить меня с составом артиллерии и уточнить, чего ещё не хватает из вооружения и техники. У меня приказ Верховного помочь вам в этом деле.

   - Благодарю, Николай Николаевич. - Кирилл Афанасьевич улыбнулся. - Наградил бы тебя орденом по ста рой дружбе, но ты не состоишь в штате моего фронта, шутливо добавил он. А про себя подумал: «Ишь, сколько шума наделала в Ставке моя телеграмма, даже главный артиллерист прибыл на фронт!..»