Мерецков. Мерцающий луч славы

Хотя генерал Фролов держался достойно, в его голосе слышались тревожные ноты, но Мерецков не придал им особого значения. Однако скрывать что-либо от бывшего комфронтом он не мог, да это было и не в его натуре. Усевшись, он пригласил к столу и Фролова.

— Валериан Александрович, тебя я знаю давно, человек ты прямой и честный и отнюдь не самолюбив. То, что сдаёшь фронт в другие руки, тебе, естественно, не по душе. Случись такое со мной, я бы тоже переживал не меньше тебя. — Кирилл Афанасьевич разговаривал с Фроловым доверчиво, неторопливо, как бы размышляя, и это, как он понял, смягчило сердце коллеги. Фролов улыбнулся краешками губ, но тут же его лицо снова помрачнело. — Но такова судьба военачальника: то одну дают ему должность, то другую, а то и вовсе не дают. Сталин не говорил мне что-либо плохое о вас, и я понял, что претензий к вам у него нет. Он сказал, что задачи Карельского фронта резко усложнились и Ставка решила, чтобы фронт возглавил более опытный генерал. Надеюсь, ты не станешь отрицать сей факт?

Фролов покраснел, словно его уличили в чём-то плохом.

— Что вы, Кирилл Афанасьевич, у вас опыта дай бог, не то что у меня. — Он развёл руками, но, увидев, как Мерецков хмуро свёл брови, добавил: — Я это говорю честно, и в моих словах нет и намёка на иронию.

— Естественно, я спросил Сталина, как быть с генералом Фроловым, ведь он давно командует фронтом, исходил его вдоль и поперёк, — продолжал Кирилл Афанасьевич. — Он сказал, что не возражает, если я возьму вас к себе заместителем. Теперь же хочу спросить, согласны ли вы на такой вариант?

— Согласен, Кирилл Афанасьевич, и очень благодарен вам за доверие! — Генерал вмиг повеселел.

Он ожидал, что Мерецков станет говорить ему, что и как делать, чем заняться в первую очередь, что можно, а что нельзя, но тот весело бросил:

— Тогда за работу, Валериан Александрович! Что вам делать, вы и без меня знаете.

— Слушаюсь, товарищ командующий! — Фролов встал и хотел было идти, но Мерецков задержал его.

— Приказ о моём вступлении в командование готов, и я прошу вас объявить его личному составу. — Он вручил Фролову документ. — И ещё просьба: через два-три дня в Беломорск прибудет управление Волховского фронта, на его основе мы с вами сформируем управление Карельского фронта, которое сразу же должно будет приступить к работе. Сейчас, как вы понимаете, характер работы существенно меняется — от обороны мы переходим к наступлению. Новые задачи ложатся и на штаб фронта.

— А кто будет начальником штаба?

— Я ещё сам не знаю, но начальник Генштаба заверил меня, что подберёт нам толкового генерала.

Вскоре Мерецкову стало известно имя «толкового генерала» — им оказался Борис Алексеевич Пигаревич. «Вообще ни один из начальников штабов не служил больше года ни в отдельных армиях, ни на фронтах, которыми я командовал, — отмечал Мерецков. — То переведут на другую должность, то я сам ставлю вопрос о замене. Вероятно, дело заключалось не только в объективном, но и в субъективном моменте: я готов допустить, что штабистам служить со мной было нелегко. Ведь я долго работал в штабах. Поэтому их специфику знал и требовал многого». Но к приходу Пигаревича в штаб Кирилл Афанасьевич отнёсся с одобрением. Борис Алексеевич был не новичок в штабном деле, он закончил Военную академию Генштаба, в финскую войну был начальником штаба 14-й армии, во время войны возглавлял оперативную группу войск западного направления. На Карельский фронт он прибыл с должности начальника штаба 5-й армии.

— Как будем работать, Борис Алексеевич? — спросил Мерецков, когда тот по приезде в штаб представился ему.

— Так, чтобы от нашей работы выиграл фронт в боях с гитлеровцами! — ничуть не смутившись, ответил генерал. — Север давно вошёл в мою жизнь, всё мне здесь знакомо и дорого, так что воевать будем на совесть!

Мерецков сказал Пигаревичу, что больше всего в штабном деле он ценит аккуратность и точность. Иной начальник штаба порой идёт по ложному пути, дабы возвеличить свои «заслуги» в боевых операциях, приукрашивает действительность, а это уже обман.

— Надеюсь, Борис Алексеевич, вы это понимаете не хуже меня, — улыбнулся Кирилл Афанасьевич.

— Когда я ещё учился в Военной академии Генштаба, мне легли на душу слова Александра Суворова: «Я люблю правду без украшений».

— Сие изречение принимается, — одобрительно усмехнулся Мерецков. — Север мне тоже бередит душу.

Было о чём задуматься Мерецкову, но он быстро сориентировался. Прежде чем разработать план по освобождению Крайнего Севера от немецко-фашистских захватчиков, он побывал в каждой армии, переговорил с командующими, лучше узнал командиров корпусов, дивизий, и у него сложилось своё мнение на этот счёт. Наиболее выгодным направлением для сосредоточения своих усилий он считал Кандалакшское: оно позволяло расчленить 20-ю лапландскую армию немцев на две группировки, изолированные друг от друга, — а вспомогательный удар следовало нанести на мурманском направлении. Об этом он и поведал своим помощникам.

— Что вы скажете, Борис Алексеевич? — спросил он начальника штаба.