— Этот эпизод с немецким самолётом возмутил Сталина. Он при мне позвонил в гражданскую авиацию и отчитал её начальника за то, что разрешили посадку немецким пассажирским самолётам на военном аэродроме. Тот стал отказываться: мол, не давал такого распоряжения, жаловался на нас, что мы сами что-то напутали. — Нарком взял белую папку и раскрыл её. — Ладно. Я зачем тебя вызвал? Мне срочно нужна справка о наличии в Красной Армии танков, самолётов и орудий большого калибра. Я буду докладывать эти данные Иосифу Виссарионовичу.
— Он сам попросил справку?
— Да. Наверное, не поверил, что у нас всего этого маловато, — пояснил Тимошенко.
В кабинет без стука вошёл начальник Генштаба генерал армии Жуков. Поздоровавшись с Мерецковым, он сказал наркому:
— Семён Константинович, нам пора в Кремль!
Маршал Тимошенко посмотрел на часы.
— Ты прав, Георгий Константинович. — Он встал, взглянул на Мерецкова. — Когда документ будет готов, принеси его мне. Я, должно быть, скоро вернусь.
Так сложились дела, что до вечера Мерецков не мог попасть к наркому. Семёна Константиновича задержал вождь, сам Кирилл Афанасьевич побывал в двух наркоматах, а перед самым обедом ему позвонил Анастас Микоян.
— Где нарком Тимошенко? — спросил он.
— У товарища Сталина, он там вместе с Жуковым. Видно, что-то серьёзное. Он вам нужен?
— Вопрос с горючим для нужд Красной Армии я решил, а на всё, что требуется военному флоту, надо «добро» товарища Сталина. Завтра с утра вместе с наркомом Военно-Морского флота Кузнецовым я иду в Кремль. Если Семёну Константиновичу нужно ещё что-либо получить для Красной Армии, пусть к десяти утра подъезжает к товарищу Сталину, я буду там. Хорошо?
— Я передам наркому. Полагаю, что он приедет в Кремль.
Под вечер Мерецков зашёл к Тимошенко, но его всё ещё не было на месте. Справку о наличии в вооружённых силах боевой техники и оружия Мерецков отдал Жукову и попросил вручить её наркому.
— Не волнуйся, Кирилл Афанасьевич, я передам Семёну Константиновичу, хотя сейчас ему не до справок, — заметил Георгий Константинович. — Как бы не грянула война…
Мерецков наскоро перекусил в буфете. Его вызвал нарком.
— У меня, Кирилл Афанасьевич, плохие вести, — глухо произнёс Тимошенко, и Мерецков понял, что дались ему эти слова нелегко.
— Что-нибудь случилось? — нетерпеливо спросил он.
— Пока не случилось… — Тимошенко не договорил. — Я только что был у вождя. У него очень плохое настроение, и связано оно с действиями Гитлера. Короче, возможно, завтра начнётся война! Сталин сказал «возможно», но я понял его так, что она неизбежна. Поэтому принято решение срочно направить вас, — нарком перешёл на «вы», — в Ленинградский военный округ в качестве представителя Главного командования. Войска округа вы хорошо знаете и в случае чего сможете оказать штабу необходимую помощь. Главное — не поддаваться на провокации. Опыт у вас есть, и вы всё сделаете как надо.
— А если вдруг немцы нападут на нас, начнут боевые действия, каковы мои полномочия? — спросил Мерецков.
— Прежде всего проявите выдержку, — предупредил нарком. — Сумейте отличить реальное нападение от инцидента местного значения, не дайте ему перерасти в войну. Ну а в случае явного нападения фашистов сами знаете, что делать. Кстати, это не моя идея — послать вас в Ленинград — вы мне здесь больше нужны, — а Иосифа Виссарионовича, так что можете выходить прямо на него.
— Я могу ехать немедленно? — Мерецков встал.
— Вот именно: немедленно! Если надо будет решать сложные вопросы, можете обращаться к Жданову. Товарищ Сталин на этот счёт дал «добро»…
«Продолжает действовать принятая установка — не поддаваться на провокации, — грустно подумал Кирилл Афанасьевич, уходя от наркома. — Немецкие самолёты то и дело летают в нашем воздушном пространстве, ведут разведку, а мы боимся открывать по ним огонь. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов дал на флоты депешу, чтобы сбивали нарушителей, и получил выговор лично от Сталина. Николаю Герасимовичу вождь вмиг подрезал крылья. А ведь Кузнецов прав!..»
Весь день до самого выезда в Ленинград Мерецков чувствовал какое-то внутреннее напряжение. Так бывало с ним только на фронтах, сначала в сражениях в Испании, потом в Финляндии, когда вёл в бой свою 7-ю армию. И теперь он испытывал такое же чувство, словно оно говорило ему: быть войне! Сопровождавший Мерецкова работник Генерального штаба генерал Вечный, которого Кирилл Афанасьевич знал давно, спросил:
— Вас что-то угнетает, Кирилл Афанасьевич?
— Война может вспыхнуть в любое время, — глухо отозвался Мерецков. — Нарком предупредил, что, возможно, она начнётся завтра, и, пока есть время, надо помочь командованию округа подготовить армию на случай боевых действий. Я обнаружил в войсках серьёзные пробелы.
— Недостатки есть везде, Кирилл Афанасьевич, — весело возразил генерал Вечный. — Главное, что есть у советских людей, — это ненависть к фашизму, и они готовы даже пожертвовать собой, чтобы уничтожить его.
— У меня другая точка зрения, — возразил Мерецков. — Зачем собой жертвовать? Врага надо уничтожать, а самому живым остаться!..