Мэри Бартон

В другой раз эти слова больно задели бы Мэри, но сейчас она думала только о том, как они встретятся с Джемом: это будет страшная встреча, не похожая на встречу влюбленных!

– Так вот, – сказала соседка, не видя особого смысла утешать девушку, которая почти не обращала внимания на нее и на ее слова, – ты скажи полицейскому, что получила эту его бумажку. Он, видно, думал, что я ее себе заберу. А ведь до сих пор никто еще не боялся оставлять мне записки для вас или поручения. До свидания.

И она ушла, а Мэри даже не заметила этого. Она так и продолжала сидеть, держа в руке пергаментный лист.

Внезапно она встрепенулась. Надо показать эту бумажку Джобу Легу и спросить, что же она значит, – ведь не может она значить такое.

И вот Мэри отправилась к Джобу Легу и задыхающимся от волнения голосом задала мучивший ее вопрос.

– Это вызов в суд, – сказал он, с видом знатока разглядывая бумагу. Джоб считал, что обладает некоторыми познаниями в области юриспруденции, так как прочитал один из томов Блэкстона, [104]который он купил у букиниста.

– А что он означает? – еле выговорила Мэри, которой его ответ ничего не разъяснил.

Пораженный звуком ее изменившегося, несчастного голоса, Джоб посмотрел на девушку поверх очков.

– А означает он, голубушка, вот что. Тебя вызывают в суд, где ты должна будешь отвечать на все вопросы, которые могут быть тебе заданы по делу Джеймса Уилсона, обвиняемого в убийстве Генри Карсона. Только и всего. Но выражено это возвышенно, потому что есть и такие люди, которые ценят красоту языка. Я в свое время бывал свидетелем – бояться тут нечего. Если с тобой станут говорить грубо, ты спуску не давай – и тоже нагруби в ответ.

– Нечего бояться! – повторила Мэри, но совсем другим тоном.

– Вот оно что, бедняжечка! Пожалуй, и правда, тебе-то это будет нелегко, но ты не падай духом. Что бы ты ни сказала, на дело это повлиять не может… Нет, постой-ка! Глядишь, ты и поможешь Джему: как посмотрят на тебя в суде, сразу поймут, откуда у него ревность такая взялась – ты ведь красивая девушка, Мэри. Судьи чуть увидят твое личико, так тут же разберутся, почему молодой человек вдруг совсем обезумел. Ну и отнесутся к делу снисходительнее.

– Ах, Джоб, почему вы мне не верите? Ведь я говорю вам, что он не виновен! Правда, правда, я могу доказать это: он был в ту ночь с Уиллом, правда был, Джоб!

– Кто же тебе сказал это, голубушка? – с жалостью спросил Джоб.

– Мать Джема, и я разыщу Уилла, чтобы он подтвердил это. Ах, Джоб, – и Мэри заплакала, – мне так тяжело, что вы не хотите мне поверить. Как же я сумею обелить его перед чужими людьми, когда те, кто знает его и должен был бы любить, не хотят поверить в его невиновность?

– Боже упаси, – торжественно провозгласил Джоб, – я вовсе не против того, чтобы в это поверить. Я бы отдал половину оставшейся на мой век жизни, даже отдал бы, Мэри, ее всю целиком (и если б не любовь к моей бедной слепой внучке, это было бы не такой уж большой жертвой), лишь бы спасти его. Ты считаешь меня жестокосердым, Мэри, но это вовсе не так, и я помогу тебе, насколько у меня сил хватит… пусть даже он и виноват, – тихо добавил старик и закашлялся, чтобы она не расслышала его последних слов.

– Ах, Джоб, если вы готовы помочь мне, – воскликнула Мэри, сразу просветлев (хотя луч надежды, согревший ее сердце, был по-зимнему скуден), – скажите, что мне отвечать, когда меня начнут спрашивать: я ведь буду так дрожать от страха, что не найдусь, что и сказать.

– Говорить надо только правду. Недаром считается, что правда самый верный друг, а особенно когда человеку приходится иметь дело с законниками, потому что народ они пронырливый и хитрый, и они до нее рано или поздно все равно доищутся. А когда правда, помимо воли человека, после лжи вылезает, уж очень большим дураком он выглядит.

– Но ведь правды-то я не знаю. Вернее… Не умею я толком объяснить. Я уверена, что, если буду стоять в суде, и на меня будут смотреть сотни глаз, и мне зададут самый простой вопрос, я все равно отвечу на него не так, как нужно. Если меня, скажем, спросят, видела ли я вас в субботу, или во вторник, или в какой другой день, я ничего не вспомню и скажу как раз то, чего и не было.

– Ну что ты, что ты, только не вбивай себе такое в голову. Это все, как говорится, «нервы», и толковать об этом не стоит. А вот и Маргарет, радость моя! Смотри, Мэри, как она уверенно ходит.

И Джоб принялся наблюдать за внучкой, которая грациозным размеренным шагом, словно под музыку, переходила улицу.

Мэри содрогнулась, точно от порыва холодного ветра, – содрогнулась при виде Маргарет! Подруга, такая сдержанная и молчаливая, казалась Мэри суровым судией, и в ее присутствии она не сможет открыть Джобу свое сердце, которое уже начинало оттаивать, согретое участием старика. Мэри сознавала свою вину, всеми фибрами души раскаивалась в былых ошибках, но ей было бы легче выслушать самое суровое осуждение, чем столкнуться с ледяной холодностью, с какою Маргарет встретила ее сегодня утром.