Мэри и великан

— Вы еще не закрылись? — спросил он.

— Нет, — не прерываясь, ответила женщина, — можете выбрать что пожелаете, но я, с вашего позволения, продолжу уборку.

Вместе с Мэри Энн они прошлись между тарелок и мисок, ваз и кашпо.

— Тебе что-нибудь понравилось? — спросил он. По большей части это была цветастая безвкусица на потребу автолюбителям.

— Выбери сам, — попросила Мэри Энн.

Он поискал и нашел простое глиняное блюдо, покрытое голубой в крапинку глазурью. Он заплатил и понес его Мэри Энн, которая стояла и ждала его в сторонке.

— Спасибо, — скромно сказала она, принимая блюдо, — красивое.

— По крайней мере, без рисунка.

С блюдом в руках Мэри Энн последовала дальше. Оставив позади магазины, они приближались к темному перелеску на краю города.

— Что это? — спросил Шиллинг.

— Парк. Здесь устраивают пикники.

Вход был перегорожен висящей цепью, но девушка перешагнула через нее и пошла к ближайшему столику.

— Ночью сюда вообще-то нельзя, но за этим никто не следит. Мы сюда все время ходили… когда в школе учились. Приезжали на машине, парковались у входа и шли дальше пешком.

Возле стола нашлись каменный мангал и урна, чуть дальше — питьевой фонтанчик. Вокруг площадки для пикников вразброс росли деревья и кусты — хаотичные тени в сумраке ночи.

Мэри Энн присела на скамейку и откинулась в ожидании, когда он догонит. Дорожка на площадку вела в гору, и, подойдя к ней, он с трудом переводил дыхание.

— Здесь приятно, — сказал он, усаживаясь на скамейку возле нее, — зато в другом парке есть утка.

— Ну да, — отозвалась она, — тот здоровый селезень. Он уже много лет там живет. Хотя я помню его еще утенком.

— Он тебе нравится?

— Конечно. Хотя как-то раз он пытался меня укусить. Но ведь тот парк — он для пенсионеров. — Она огляделась. — Летом мы часто сидели здесь, когда была жара; тут было здорово, мы пили пиво и слушали переносной «Зенит». Я забыла, чей он был. Однажды он выпал из машины и разбился.

Положив голубое блюдо на колени, она стала внимательно его изучать.

— Ночью даже не скажешь, какого оно цвета.

— Оно голубое, — сказал Шиллинг.

— Крашеное?

— Нет, это обожженная глазурь, — объяснил он, — ее наносят кисточкой, а потом все это дело ставят в печь на обжиг.

— Ты знаешь почти все на свете.

— Ну, я видел, как обжигают глиняную посуду, если ты это имеешь в виду.

— Ты, наверное, весь мир объездил?

Он засмеялся от этой мысли.

— Нет, я был только в Европе. Англия, Франция, около года в Германии. Даже не вся Европа.

— Ты говоришь по-немецки?

— Достаточно хорошо.

— По-французски?

— Не так хорошо.

— Я два года учила испанский в старших классах, — призналась Мэри Энн, — а теперь ни слова не могу вспомнить.

— Ты все вспомнишь, если тебе это когда-нибудь понадобится.

— Мне бы хотелось попутешествовать, — сказала она, — поехать в Южную Америку, в Европу, на Восток. Как ты думаешь, каково в Японии? У моей соседки есть брат, так он был в Японии после войны. Он прислан ей много пепельниц, и коробочки с секретом, и прелестные шелковые занавески, и серебряный нож для писем.

— Япония — это было бы здорово, — сказал Шиллинг.

— Тогда давай туда поедем.

— Хорошо, — согласился он, — сначала поедем туда.

Какое-то время Мэри Энн молчала.

— Ты понимаешь, — снова заговорила она, — что, если я уроню это блюдо, оно разобьется вдребезги?

— Весьма возможно.

— И что тогда?

— Тогда, — сказал Шиллинг, — я куплю тебе другое.

Мэри Энн резко вскочила со скамейки.

— Пойдем гулять. А если мы пойдем по шоссе, нас собьют насмерть?

— Может, и собьют.

— Все равно хочется, — сказала она.

Было без четверти двенадцать. Они шли два часа, по большей части молча, сосредоточившись на машинах, которые время от времени проносились мимо. Тогда они становились на поросшую травой обочину, а когда очередная машина удалялась — шли дальше.

Ближе к двум ночи перед ними вырос какой-то островок света. Когда они приблизились, россыпь огоньков превратилась в заправку «Шелл», закрытый фруктовый лоток и таверну. В окне горела неоновая вывеска «Золотое зарево»; в ночь просачивались голоса и смех.

Пройдя по площадке, Мэри Энн плюхнулась на ступеньки таверны.

— Не могу больше идти, — сказала она.

— Я тоже, — отозвался он, еле переставляя ноги.

Он зашел внутрь и вызвал такси. Через пятнадцать минут машина заехала на заправку и остановилась возле них. Таксист распахнул дверь и сказал:

— Запрыгивай, ребята.

По дороге в Пасифик-Парк Мэри Энн смотрела, как мимо проносится ночное шоссе.

— Я устала, — очень мягко сказала она.

— Неудивительно, — отозвался Шиллинг.

— Неправильные туфли надела. — Она снова поджала ноги. — А ты как себя чувствуешь?

— Прекрасно, — сказал он, и это была правда. — Скорей всего, завтра даже спину ломить не будет, — добавил он, и это была, скорее всего, неправда.

— Может, сходим еще как-нибудь прогуляться, — предложила Мэри Энн, — наденем подходящую обувь и все остальное. По дороге в горы ^есть замечательное местечко… там высоко и видно на много миль вокруг.

— Звучит восхитительно, — несмотря на усталость, идея ему действительно понравилась, — если хочешь, можем проехать часть пути на машине, оставить ее и пойти дальше пешком.