Мэри и великан

Она еще не бывала в его квартире и теперь, впечатленная, во все глаза разглядывала ковры и мебель.

— Вот это да, — тихонько сказала она, заходя вперед него, — как тут красиво… а вон те картины настоящие?

— Это репродукции, — сказал он, — не оригиналы, если ты об этом.

— Да, наверное, об этом.

Она стала стаскивать жакет; он помог ей и повесил его в стенной шкаф. Бродя по квартире, она подошла к гигантскому дубовому столу Шиллинга и остановилась.

— Вот здесь ты и сидишь, когда пишешь свою радиопрограмму?

— Прямо на этом месте. Вот моя печатная машинка и справочники.

Она принялась разглядывать пишущую машинку.

— Это иностранная?

— Немецкая. Я купил ее, когда работал на Шиммера. Я был их представителем в Германии.

Она с благоговением пробежалась пальцами по клавиатуре.

— А эта смешная буква здесь тоже есть?

— Умляут? — Он напечатал для нее умляут. — Видишь?

Он включил свой проигрыватель «Магнавокс», установил его на семьдесят восьмую скорость и, пока он прогревался, зашел в кладовую, чтобы выбрать вино. Не посоветовавшись с ней, он выбрал бутылку хереса «Fino Perla Mackenzie», нашел два маленьких бокала и вернулся в комнату. Они кое-как устроились и стали слушать, как Генрих Шлюснус поет «Орешник»[39].

— Это я уже слышала, — сказала Мэри Энн, когда кончилась пластинка, — очень мило.

Она сидела на ковре, прислонившись головой к краю дивана; бокал стоял рядом. Поглощенный музыкой, Шиллинг едва ее расслышал; он поставил следующую пластинку и сел обратно на стул. Она внимательно слушала, пока сторона не закончилась и он не подошел перевернуть диск.

— Что это было?

— Аксель Щьётс[40], — сказал он, после чего назвал саму вещь.

— Тебя больше интересует, кто поет. Кто он? Он жив?

— Шьётс жив, — сообщил Шиллинг, — но поет все реже. Он больше не может брать высокие ноты… все, что ему осталось, это нижний регистр. Но он по-прежнему обладатель одного из самых необычных голосов нашего столетия. По-своему — лучшего голоса.

— А сколько ему лет?

— Ближе к шестидесяти.

— Вот бы избавиться от этой чертовой соседки, — бодро сказала Мэри Энн. — У тебя есть идеи? Может, где-нибудь найдется место поменьше и не слишком дорого.

Шиллинг поднял с пластинки иголку; до нарезки она еще не дошла.

— Ну, — сказал он, — единственный выход — начать искать. Почитай объявления в газете, походи по городу, посмотри, что предлагают.

— А ты мне поможешь? У тебя машина… и ты в этом разбираешься.

— Когда ты хочешь искать?

— Прямо сейчас. Как можно скорее.

— То есть сейчас? Сегодня?

— А что — нельзя?

Он был немного удивлен.

— Допей сначала вино.

Она опрокинула бокал, даже не распробовав. Поставила его на ручку дивана, встала на ноги и стала ждать.

— Это твоя квартира на меня подействовала, — сказала она, когда они вышли. — Не могу больше жить с этой дурой — с ее ветками клена и пластинками с мамбой.

В магазине на углу Шиллинг взял субботний номер «Лидера» — воскресного не было. Он колесил по городу, а Мэри Энн сидела рядом и внимательнейшим образом изучала каждое объявление.

Через полчаса они уже взбирались по лестнице большого современного бетонного здания на краю города, в новом районе с собственными магазинами и необычными уличными фонарями. При въезде журчал фонтан с подкрашенной водой. Вдоль парковочных мест были высажены маленькие плодовые деревья — калифорнийские сливы.

— Нет, — сказала Мэри Энн, когда агент продемонстрировал им пустые стерильные комнаты.

— Холодильник, электроплита, стиральная машина и сушилка внизу, — сказал обиженный агент. — Вид на горы, все чистое, новое. Леди, этому зданию всего три года.

— Нет, — повторила она, уже стоя на выходе, — здесь нет… как там его? — она встряхнула головой. — Здесь слишком пусто.

— Тебе нужно место, где ты сама могла бы все устроить, — сказал ей Шиллинг, когда они поехали дальше, — вот что нужно искать, а не просто квартиру, куда можно въехать, как в гостиничный номер.

В полчетвертого пополудни они наконец нашли то, что ей понравилось. Большой дом в приличном жилом районе был разделен на две квартиры; стены были в панелях красного дерева, а в гостиной — огромное венецианское окно. В комнатах витал запах древесины; покой и тишина. Мэри Энн напряженно бродила туда-сюда с открытым ртом, заглядывала в стенные шкафы, трогала, принюхивалась.

— Ну? — спросил наблюдавший за ней Шиллинг.

— Чудесно.

— Подойдет?

— Да, — прошептала она, едва посмотрев на него, — представь, как будет здорово, если вон там поставить широкую кровать, а на пол положить китайские циновки. А ты подыскал бы мне репродукции, как у тебя. Я могла бы смастерить книжные полки из досок и кирпичей… я однажды видела. Мне всегда хотелось чего-то такого.

Довольная хозяйка, седая женщина за шестьдесят, стояла в дверях.

Шиллинг подошел к Мэри Энн и положил ей руку на плечо.

— Если ты хочешь ее снять, тебе придется оставить пятьдесят долларов задатка.

— Ой, — забеспокоилась Мэри Энн, — да, и правда.

— У тебя есть пятьдесят долларов?

— У меня ровно один доллар и тридцать шесть центов.

Она чувствовала, что проиграла; опустив плечи, она угрюмо сказала:

— Об этом я забыла.