Май в этом году был тёплый и душный как никогда, и если бы Мэри посмотрела на небо, она заметила, как быстро оно темнеет. Потом появились первые предвестники грозы: похолодало, подул сильный и резкий ветер, птицы перестали петь. И, наконец, стало необычно темно. Мэри подняла глаза. Тёмные, клочковатые тучи вставали сплошной свинцовой стеной оставляя позади маленький кусочек голубого неба. Загрохотал гром, молния, как яркая стрела, прорезала небо, затем ещё одна и ещё.
Что же делать? Мэри корила себя за глупость, что не отправилась к Мег на Вороне. Она очень хорошо ездила верхом. Но пешая весенняя прогулка так заманчива, а до Стоунса так мало миль для молодых ножек, что она даже не подумала об этом. И теперь приходилось расплачиваться.
Первые капли дождя упали на яркую весеннюю зелень. Может быть, вернуться в Стоунс? Но она прошла уже половину пути. А дождь, подождав немного, забарабанил с такой силой, что Мэри вымокла до нитки за несколько минут. Сообразив, что кое-как можно укрыться в лесу, она бегом кинулась к ближайшим деревьям. Ветки немного закрыли её от дождя, но не полностью. Гроза скоро закончилась, гром отгремел, но дождь, казалось, припустил ещё сильнее. Мэри с каждой минутой промерзала всё больше. Перспектива остаться под деревом на ночь её не радовала, и, стуча зубами, девушка выбралась из своего укрытия и поспешила домой. Скоро с тропинки она свернула на просёлочную дорогу в надежде встретить знакомых и переждать дождь у них, и, чтобы согреться, побежала вперёд так быстро, как только могла. Скоро её догнал топот копыт.
"Ну вот, второй раз за день меня преследует всадник, и это вовсе не смешно!" Мэри промокла, замёрзла и была зла на весь мир и на дождь, который никак не желал кончаться. Она даже не подняла глаз, но всадник внезапно остановил лошадь.
- Мисс Лодж! - услышала она знакомый голос.
- Опять вы! - с досадой вместо приветствия ответила Мэри. Ибо только мистеру Треверсу мог принадлежать этот хрипловатый голос. Но досада её сменилась изумлением, как только она услышала следующие его слова.
- Вы промокли. Возьмите моего коня. Он спокойный. Вам ещё долго идти, а я уже почти дома.
Конечно, она терпеть не могла Треверса, конечно, ей надо было ответить решительным отказом, припомнив ему все дерзкие слова, к тому же они знакомы всего как несколько дней, но она почему-то покраснела и ответила лишь:
- Благодарю вас.
Мистер Треверс слез с коня, и помог Мэри сесть на Горца (так звали прекрасного скакуна Треверса). У неё так замёрзли руки, что едва хватало сил держать поводья. Она поблагодарила мистера Треверса ещё раз взглядом и пустила лошадь рысью.
До Блекберри Холла она доехала как раз к тому моменту, когда дождь наконец-то закончился, и ласковое вечернее солнце выплыло из-за туч. Весенняя зелень играла и переливалась всеми цветами радуги, подставляя листочки тихому ветерку. Капли дождя блестели на них, словно алмазы. Природа выглядела умытой и умиротворённой.
Бросив поводья конюху, Мэри вбежала в гостиную. Миссис Лодж, увидев её, в ужасе всплеснула руками. С платья, волос и шляпки текла вода, а сама девушка дрожала от холода. Тут же Нэнси - старая нянюшка Мэри, которая служила теперь в доме кухаркой - переодела и укутала молодую госпожу и усадила к огню, а Джон принёс немного вина для согрева. Миссис Лодж охала и ахала возле дочери, забыв, что хотела её отругать за задержку. Приказано было послать за мистером Сайлесом. Мэри немного знобило, но она мужественно терпела своё недомогание (которое досаждало, кстати говоря, ей намного меньше, чем суета маменьки и слуг) и позволила уложить себя в постель, а к ногам придвинуть горячую грелку. Она пребывала в каком-то сладком, мечтательном упоении. И ей было так тепло, засыпая, вспоминать мистера Треверса и его слова, его взгляд, его благородную услугу. Думая о том, что сам он остался мокнуть под дождём ради неё, девушка чувствовала одновременно и тревогу и радость. Когда Нэнси вошла, поправить одеяло, Мэри уже спала со счастливой улыбкой на лице.
- Миссис Лодж, мисс Мэри заснула.
- Хорошо, Нэнси, ступай к себе. Надеюсь, она не заболеет, - и на лице миссис Лодж отразилось удивительное для неё беспокойство.
Эта строгая и высокомерная женщина по своему обожала дочь, и её душевное и физическое здоровье, и счастье (как она его представляла) ставила превыше всего в своей жизни. Она сделала из дочери идола и, сама того не замечая, успешно поклонялась ему вот уже девятнадцать лет.
Глава 3.