Мэри Пикфорд

19 марта 1953 года величественная Пикфорд появилась, сверкая драгоценностями, на сцене театра «Пантагес» в Лос-Анджелесе. Вручение «Оскаров» впервые транслировалось по ТВ, и основной Акцент, согласно журналу «Тайм», «делался на ностальгию». Лучшей картиной объявили «Самое величайшее шоу на Земле». Продюсер фильма Сесиль Б. Де Милль, работавший в кино уже сорок лет, получил приз из рук другой легенды кино — Мэри Пикфорд.

Ее страх перед этим человеком уже давно прошел. Но благоговейный трепет остался, потому что Сесиль не только вписался в звуковое кино, но и преуспел в нем. Он считал себя большим художником и сумел убедить в этом многих людей. Шестидесятилетняя Мэри пела дифирамбы Де Миллю с наивностью школьницы: «Он один из самых утонченных метафизиков, которых я только встречала. Он знает Святое Писание от корки до корки. Я уверена, что он прочитал все величайшие философские труды».

Следующее публичное выступление Пикфорд также снискало большой успех. В апреле она с триумфом совершила турне, в ходе которого продавала облигации. В организации проекта приняла участие Мейм Эйзенхауэр; ее целью было приучить людей к экономии денег. Пикфорд начала турне в столице, где продала первую облигацию супругу миссис Эйзенхауэр, а потом проехала по двадцати шести городам.

Нередко выпивка шла ей во вред, заставляя совершать неразумные поступки. В 1950 году Малкольм Бойд поступил в епископальную семинарию в Беркли, штат Калифорния. После окончания турне Мэри отправилась туда, чтобы присутствовать на его выпускных экзаменах. «Сначала она выглядела просто великолепно, — говорил Бойд. — Затем заперлась в туалете и вышла оттуда совершенно пьяная». После обеда Пикфорд обратилась к выпускникам с приветственной речью: «В-в-вы будущие люди Господа Бога, — с трудом произнесла она. — Крестоносцы новой истины в мире». От этих слов за версту отдавало плохой театральной игрой. «Все просто возненавидели ее, — говорил Бойд, перед этим расхваливавший Мэри перед однокурсниками. — Они только и говорили о ее жестокости и двуличности. С другой стороны, — спокойно добавлял он, — Мэри вырвала три года из моей жизни. Странно было бы ждать, что в этот раз она поведет себя как-то по-другому». Между тем инцидент в Беркли совершенно не смутил Пикфорд. На фотографии она запечатлена с поднятыми вверх руками и с лицом, обращенным к солнцу. Она на вершине блаженства.

В 1954 году Чаплин снова потрепал нервы своим недругам, приняв премию за вклад в дело мира, которую правые сочли «коммунистической подачкой». Более того, он отобедал с Чжоу Эньлаем. Последовали новые нападки на Чаплина, и тогда Мэри, несмотря на их конфликты, выступила в его поддержку: «Я не коммунист, но считаю, что никто, включая Чаплина, не должен подвергаться осуждению без суда». Выступая в нью-йоркском радиошоу, она сказала: «Я собираюсь бороться за право — за право Чарли, за ваше право, за свое право — иметь свою точку зрения на вещи. Я рискую накликать на себя гнев людей, которые настолько опасны, что, если вы выразите свое несогласие с ними, они бросят вас в тюрьму».

Она намекала на Вестбрука Пеглера, и этот выпад так возмутил его, что он стал ярым антипикфордистом. Он утверждал, что некогда актриса посылала ему открытки, в которых хвалила за нападки на Рузвельта. Ее последнее высказывание он назвал глупостью, а после того, как она написала статью для «Мак-Кэлл» (Пеглер считал это издание левым), заявил, что Пикфорд «порозовела».

История, связанная с публикацией в «МакКэлл», нашла свое отражение в серии разрозненных мемуаров «Моя жизнь», которые через год появились в виде книги «Солнечный свет и тень» (1955). Пикфорд с удовольствием начитывала черновые варианты книги на магнитофон. Но ее речевой поток пришлось отредактировать, и результатом стало приторное чтиво, сдобренное поучениями на тему семейной любви, дурного настроения и чувства вины. Однако книга получила на удивление хорошие отзывы критиков. Сегодня мало кто согласится с утверждением, что эта книга и впрямь «является лучшим описанием истории американского кино», но в то время лишь немногие исследователи всерьез писали об эре немого кино, и большая часть описанного в книге являлась откровением для тогдашних читателей. Мэри грустила, что ей не удалось вместить в книгу все, что она хотела сказать. «Я не могла рассказать там о самом плохом и о самом хорошем», — призналась она одному журналисту. Другому репортеру она сообщила, что боролась с издателем, но проиграла битву.

Она потерпела еще одно поражение, когда в 1955 году Голдвин, наконец, выиграл тяжбу и получил доступ на старую студию. Откровенный обмен мнениями стал неизбежен, когда он объявил, что собирается забрать оттуда все оборудование и декорации. Последовала серия исков и контр-исков, пока судья не постановил, что студия должна быть продана с молотка. «Они вели себя как дети», — с удивлением говорил Бойд, который знал, как много студия значит для Мэри. Похоже, она не верила в реальность происходящего.