Мэри Роуз

— И почему это она не может, юный растрепа? Кстати, мне бы очень хотелось узнать, кто вы вообще такой.

— Я Сильвестр Саттон, единственный сын сэра Джеймса, — произнес Сильвестр, и, как обычно, его имя оказало свое действие. На миг умолк не только дождь, но стихло даже дыхание дяди.

«Ты не можешь спасти меня, — думала Фенелла. — Тебе не под силу превратить мир в отличное место. Но то, что ты здесь, — это дар небес. Тебе небезразлично, что меня продают».

— Не ожидал, — заявил дядя. — А не соблаговолит ли мастер Сильвестр, сын сэра Джеймса, сообщить нам, почему моя племянница должна отказаться от хорошей партии? За жениха я поручусь, он мой сосед и готов взять под свою крышу хворую мать своей невесты. Мои собственные стесненные обстоятельства заставляют меня продать хозяйство брата. Так что же лучше может случиться с обеими дамами?

На улице небо взорвалось от нового удара грома. Сердце Фенеллы все так же колотилось о ребра.

— Ей придется отказаться, — сказал Сильвестр. — Ваш сосед все равно не захочет взять ее, поскольку она уже обещана другому.

— Обещана? — Тучный дядя даже привстал со стула. — Фенелла? Кому же она обещана?

По крыше вновь застучала барабанная дробь, и, превозмогая волнение и смущение, Сильвестр ответил:

— Мне. — И посмотрел Фенелле в глаза.

6 Джеральдина Гринвичский дворец, новогодняя ночь 1524 года

В комнате было натоплено, даже слишком, огонь пылал, а одеяла были толстыми, словно обивка кресел. То, что нужно для Джеральдины, ненавидевшей холод.

— Этому Уильяму Комптону не стоило бы называть эту штуку, которая торчит у него из штанов спереди, прикрытием для срамного места, — прошипела Анна. — У него совершенно нет срама. — Она обхватила Джеральдину за плечи, рухнула с ней в кресло, и обе захихикали.

Джеральдина никогда не хихикала в обществе других девушек. У нее никогда не было подруг, потому что она не была знакома с подходящими девушками. Ни отец, ни брат не могли ей перечить, потому что они готовы были целовать землю под ее ногами. То же самое можно было сказать о невыносимой тетушке с растительностью в ушах, которая делала вид, будто строга, но на самом деле не смогла бы обидеть даже котенка. Сыновей мелкой знати, бросавших восхищенные взгляды на Джеральдину и посылавших ей записки, объединяло лишь одно: они вели себя предсказуемо, словно приливы и отливы, и девушке было с ними до смерти скучно.

Анна была исключением. Она стала первым человеком, которого Джеральдина не раскусила в мгновение ока. Вторым, если быть точным. О первом думать не хотелось. Но все же единственным человеком, с которым она развлекалась.

— Сказать, что у него внутри? — прошептала подруга на ухо Джеральдине.

— В его бессрамном прикрытии?

— Проволока! — прыснула Анна. — Из мережи, потому что у него между ног просто рыбка, а ты когда-нибудь видела рыбку, которая стояла бы сама по себе?

У Анны был заразительный смех. Джеральдина схватила одну из круглых подушечек и запустила в подругу.

— И откуда же ты это знаешь, глупая попрыгунья?

Анна наморщила лобик.

— Откуда я это знаю? У меня бедра все в синяках, потому что этот бык при всякой возможности толкает меня своей проволокой!

И девушки снова захихикали.

— Но я бы все равно знала, — продолжала Анна. — Не забывай, я была во Франции. А при тамошнем королевском дворе, если хочешь пробиться, первым делом учишься определять, что происходит под красиво зашнурованным поясом. Рассказать тебе что-нибудь еще?

— Если тебе это нравится.

Анна задумалась, убрала прядь волос обратно под ночной чепец и покачала головой.

— Ах, нет. Пока что нет. Теперь твоя очередь.

Лицо Джеральдины сразу стало непроницаемым. Она прекрасно понимала, что хочет услышать Анна, но не собиралась так быстро рассказывать подруге, есть ли у нее нужная информация. Она играла в эту игру недавно, но правила поняла в первый же день. Если в этом мире существовали люди, рожденные для нее, то Джеральдина Саттон была из них.

Еще несколько месяцев назад ей было нечего рассказывать. Ее положение при дворе было слишком незначительным, потому что она потратила годы на то, чтобы сидеть вместе с женщинами кружком и вышивать воротнички, как поступали женщины и в Портсмуте. Ночами она мерзла в холодных постелях, а дни проводила в неотапливаемых залах с такими же, как она сама. Ей много лет было нечего рассказывать, поскольку она не соприкасалась ни с чем из того, что могло бы заинтересовать такую девушку, как Анна.