– Сначала я подумала, что это работает плотник из соседнего дома, – рассказывала Нелли Михан, – он часто вставал ни свет ни заря и стучал молотком в своей мастерской, но, когда я выглянула из кухонного окна, на улице была кромешная тьма. А я продолжала слышать: стук, стук, стук, и боль пульсацией отзывалась в моем плече. Я села в гостиной, попыталась читать и, должно быть, заснула за книгой, потому что именно там застал меня Клиффорд, когда спустился утром вниз. Когда я проснулась, стояла мертвая тишина. Плечо уже не болело, и тут как раз почтальон принес письмо в черной кайме с известием о Лукасе.
– Принесли не письмо, – возразил Клиффорд Михан. Рассказывая этот случай, Нелли часто начинала импровизировать, с легкостью заменяя детали, ускользнувшие в первый момент из ее памяти. – Принесли телеграмму. Они не могли отправить письмо, оно не пришло бы в то же утро.
– Ну, телеграмму, – согласилась Нелли. – А в ней: «Приезжайте, Лукас умер».
– Наверно, это кто-то из твоих дядьев, сказал я, – вставил Клиффорд Михан. – С Лукасом такого случиться не могло, он слишком молод и отличный столяр, настоящий мастер своего дела.
– И все-таки это был Лукас, – сказала Нелли Михан. – Той ночью он повесился. Дочь Дафна нашла его на чердаке. Страшно представить.
– Ужас, – вздохнула Дора Сатклифф. Ее рука потянулась за масляной булочкой, словно была независима от неподвижного, полного внимания тела.
– Шла война, – неожиданно объявил кузен Герберт замогильным голосом, огрубевшим от долгого молчания. – Пиломатериалов было не достать ни за какие деньги.
– Как бы то ни было, но это оказался Лукас. – Клиффорд Михан выбил трубку о каминную решетку и достал кисет. – Только что стал партнером в строительной фирме. Всего за несколько дней до смерти он пришел туда, где шло строительство, и сказал своему бывшему хозяину: «Интересно, достроим мы это когда-нибудь?» Все, кто в тот вечер с ним говорил, ничего особенного не заметили.
– Всему виной его жена, Агнес, – заявила Нелли Михан, печально качая головой при воспоминании о несчастной судьбе умершего брата, и ее карие глаза при этом излучали коровью доброту. – Агнес убила его, все равно что сама отравила, у нее и слова ласкового для мужа никогда не было. Только приносила ему волнения, волнения, волнения до самой смерти. Быстро распродала его вещи на аукционе и на эти деньги и на то, что он ей оставил, купила кондитерскую.
– С ума сойти! – фыркнула Дора Сатклифф. – Я всегда говорила, что Агнес непорядочная женщина. Она подкладывает на весы платки и продает все намного дороже, чем другие. Два года назад я купила у Агнес рождественский пирог, а на следующей неделе приценилась к такому же пирогу в Галифаксе. И что вы думаете? Пирог Агнес оказался на крону дороже.
Клиффорд Михан набил трубку свежим табаком.
– В тот самый вечер Лукас с дочерью Дафной заезжали в несколько пабов, – медленно произнес он. Клиффорд тоже был охотник рассказать свою часть истории, и каждый раз ему казалось, что на этом месте надо повременить, выждать, чтобы из его слов пролился новый свет на всем известные мрачные подробности ухода Лукаса из этого мира. – После обеда Лукас поднялся наверх, и когда Дафна крикнула ему, что пора ехать, он сошел вниз через пару минут – лицо его было необычайно одутловатым, как потом рассказывала Дафна, а губы с лиловым оттенком. Они заехали в «Блэк-Булл», выпили там несколько биттеров – Лукас всегда так делал в вечер четверга, такая у него был привычка, – а когда вернулись домой, он какое-то время посидел внизу с Агнес и Дафной, а потом подтянулся всем телом на ручках кресла – я не меньше сотни раз видел, как он это делает, – и сказал: «Думаю, мне пора на покой». Немного спустя Дафна тоже поднялась наверх и крикнула оттуда матери: «А папы здесь нет». После этого она поднялась на чердак: больше отцу некуда было пойти. Тут она его и увидела – он мертвый свисал со стропила.
– В стропиле была просверлена дыра, – уточнила Нелли Михан. – Ее просверлил сам Лукас, чтобы повесить качели для Дафны, когда она была маленькой. В эту дыру он и продел веревку, на которой повесился.
– Потом на полу обнаружили следы и царапины, – продолжал Клиффорд Михан, точно придерживаясь фактов из желтой газеты девятилетней давности, хранившейся у Нелли в семейном альбоме, – из чего сделали вывод, что Лукас собирался повеситься еще до выезда из дома, но веревка оказалась слишком длинной, и вечером, вернувшись домой, он ее укоротил.
– Не пойму, как Лукас мог так поступить, – со вздохом проговорила Дора Сатклифф. – Как не могу понять и своего деверя Джеральда.
– Джеральд был видным мужчиной, – с сочувствием произнесла Нелли Михан. – Крепкий, со здоровым румянцем, богатырь, одним словом. Что будет Майра после его смерти делать с фермой?