Т о м а ш
М и к и. Значит, мы вкалывали зря?
И л ь я. И такое случается. Довольно часто.
Э в а. Томаш, куда ты?
Т о м а ш. Звонил начальник. Надо что-то предпринимать.
М и к и. Солдаты! Нас могут выручить только солдаты. Человек двести… И машины. Все, что есть под рукой.
И л ь я. Послушай, отец, когда ты вернешься?
Т о м а ш. А что?
И л ь я. Я обязательно должен с тобой поговорить.
Т о м а ш. Разве мы не обо всем поговорили?
И л ь я. Нет. Я сказал еще не все.
Т о м а ш
Э в а. Томаш… если тебя звал начальник, неужели ты будешь задерживаться… из-за каких-то пустяков.
И л ь я. Это вовсе не пустяки, мама, ты же прекрасно знаешь…
Т о м а ш. Я жду.
И л ь я
Т о м а ш. С чего это ты такой нервный?
И л ь я. Я?
Т о м а ш. Повышаешь тон, и руки трясутся.
Э в а
Т о м а ш. Кто звонил?
Э в а. Кто? А действительно, кто? Представляешь, я уже забыла.
Т о м а ш. Ты серьезно?
Э в а. Вы совсем сбили меня с толку.
Т о м а ш. Кто — мы?
Э в а. Шел бы ты на стройку. Если тебя срочно вызывают, то это, видно, и в самом деле серьезно.
И л ь я. Мама, прошу тебя…
Э в а. Я же сказала.
Т о м а ш. Что вы все такие нервные?
Э в а. Я? Я ничего. В этой семье, кажется, у меня одной нервы пока еще в порядке.
М и к и. Ведь этим специалистам из министерства, им же наверняка все равно. Прогуляются по стройке полчаса и скажут: «Не примем». Откуда им знать, сколько туда вложено сил, нервов.
И л ь я. И еще немало вложите, я вам гарантирую: сегодня потемкинской деревней никого не проведешь.
Т о м а ш. Почему ты думаешь, что это — потемкинская деревня?
И л ь я. Я проезжал мимо.
М и к и. На экспрессе.
И л ь я. До праздника вы просто не можете это успеть. Исключено.
Т о м а ш. Ты говоришь как будущий специалист, или это всего лишь беглый взгляд из окна скорого поезда?
И л ь я. И в конце концов, что случится, если это депо не откроют торжественно в праздники? Вы обходились тут без него двадцать лет. Что случится, если ленточку перережут позже? Неужели вам в самом деле так уж важно это название и награды, которые товарищи из министерства обещали вам привезти на разукрашенном флагами «Меридиане»?
Т о м а ш. Ты прекрасно знаешь, что «Меридиан» у нас не останавливается.
И л ь я. Ради такого торжества вы бы наверняка смогли его здесь остановить.
Т о м а ш. Ты говоришь так, словно тебя радует, что у нас все может сорваться.
И л ь я. Я говорю так потому, что не переношу формализма.
Э в а. Илья, прошу тебя!
Т о м а ш. Не перебивай его, пусть облегчит свою молодую страждущую душу и пусть поведает нам, кто тут формалист.
И л ь я. Вы хотите убедить меня, что штурмовщина на стройке, которую замораживали много лет, и к тому же на стройке абсолютно незначительной, что вся эта спешка именно теперь — к годовщине восстания — не пустой формализм?
Т о м а ш. Весьма оригинальный взгляд, ничего не скажешь — и это после пяти лет учебы в институте.
М и к и. Люди, можно сказать, наконец-то проявили инициативу…
Т о м а ш. На стройке, которая действительно была заморожена много лет… А он взял и навесил ярлык — формализм!
И л ь я. Вы хотите сказать, что тогда, тридцать лет назад, это депо и этот городишко имели какое-нибудь отношение к восстанию? Ничего подобного! Так для чего же вы во что бы то ни стало хотите повесить на депо табличку: «Имени Словацкого национального восстания»?
Т о м а ш. Мы ничего никуда не вешаем. А читать тебе лекции о том, что имеет и что не имеет отношения к восстанию, я не буду. Я предполагал, что тебе это и так давно известно.
И л ь я. Так же, как и то, что меня назвали Ильей в честь русского партизана, который умер у тебя на руках?
Т о м а ш
И л ь я. Ты — меня?
Т о м а ш. Постарайся быть достойным этого имени.
Э в а
М и к и. Из-за меня можешь не нервничать.
И л ь я. Разумеется, в каждой семье всегда только одна паршивая овца.
М и к и. Изволил оскорбиться?