Меридианы карты и души

На первом этаже «Лореншена» несколько магазинов, из которых мне больше всего приглянулся самый маленький, почти лоток, с фруктами. Я совершенно равнодушна к сладостям, но не могла спокойно проходить мимо выставленных в магазинчике огромных, прямо с детскую головку, яблок, крупного черного винограда и гроздьев спелейших бананов — кстати, все это было вполне по моим финансовым возможностям. Вот я и решила зайти в этот магазинчик и в мире «свободного предпринимательства» хоть раз что-нибудь предпринять самой. Кроме фруктов там можно было выпить и чашечку кофе. Владелец магазина с готовностью бросился мне навстречу, чтобы услышать, чего я желаю. Бедняга, он еще не знал, что вместо слуха ему понадобится в первую очередь зрение. Я ткнула пальцем в яблоки, кивнула в сторону бананов и винограда. Но мне еще предстояло пояснить, сколько чего я хочу. В ответ на вопрос единственное, что я могу, — это улыбаться. Хозяин с французского переходит на английский, но ничего не меняется. Переходит на итальянский — то же самое, прибегает к греческому — час от часу не легче. Несколько мужчин, оставив кофе, жаждут помочь, усердно спрашивают, кто я, персиянка или арабка. Из Эфиопии? На все вопросы твердо отвечаю:

— Но… Но… Но.

— А-а-а! Рашн (русская)! — наконец догадываются болельщики…

Я удовлетворенно киваю головой. Конечно, надо было бы попытаться объяснить, что не столько «раши», сколько «арминиен», но тут уж я особенно не рвалась уточнять…

После этого я стала завсегдатаем магазинчика. Ужа объяснила, что я «арминиен», владелец ответил, что он грек. И тут, забыв начисто о своих языковых возможностях, я поспешила провести историческую параллель, произнеся: «Grek», «Armen», «Antik», «Рiрl» (мол, греки и армяне — античные народы). Я, конечно, с удовольствием дошла бы до стен Трои, где, согласно преданию, воевал и армянин-полководец Зармайр Нахапет. но руки (вернее, язык) оказались коротки…

Пришло время моего перелета из Канады в Америку, а точнее — из Монреаля в Нью-Йорк. Монреальские мои соотечественники после всех таможенных формальностей перепоручили меня работнику аэропорта. Он «пропустил» меня через всякого рода «рентгены», целью которых было установить, нет ли в «ридикюле» или в карманах бомбы, и затем в свою очередь передал девушке в униформе. Спустя десять — пятнадцать минут она знаком велела следовать за нею. Мы поднялись в самолет. Приветливая стюардесса проводила меня на место. Двигатели были уже запущены, когда появились летчики, радостно кивнули стюардессам — одной рыжей и смешливой, другой чернокожей и строгой. Рыженькая все время над чем-то подшучивала, поддразнивала, пилоты живо реагировали, острили в ответ и в то же время проверяли приборы. «Ума не приложу, как лететь с этими парнями, у которых на уме только девчонки», — скаламбурила я мысленно и вдруг очень захотела произнести это вслух. Надо же — и двух слов связать не могу, а тут игрой слов решила заняться.

Летчики уже давно в кабине, а в салоне только я и еще один пассажир. Лишь перед самым вылетом, за две-три минуты, вошли остальные и заняли свои места. Рядом со мной пожилая дама, элегантно одетая и, видимо, словоохотливая. Еще не усевшись как следует, она, не теряя времени, приступила к беседе, но, наткнувшись на мои глухонемые улыбки, со вздохом умолкла.

Так началась моя первая «воздушная немота» на американском материке, периодически повторявшаяся затем во время моих частых перелетов из города в город с разной продолжительностью. На это раз, согласно расписанию, она должна была длиться всего час, однако…

Из Монреаля почти ежечасно поднимаются самолеты в Нью-Йорк. Случается, что в самолет входят без билета и покупают его уже там, как у нас в автобусах. Билет для меня, конечно, был взят заранее; через несколько минут после взлета чернокожая стюардесса собрала билеты, взяла мой, оставив красную обложку с корешком. Я сидела спокойно, пребывала в состоянии «вещи в себе», когда возле меня возникла фигура негритянки. Я со страхом почувствовала, что ее сердитый голос относится ко мне. Она что-то говорит и хмуро ждет ответа. Вот те и на! Женщина, сидящая рядом, вступает в разговор, к ним присоединяется рыженькая стюардесса. Все трое смотрят на меня, спрашивают о чем-то. Ничего не понимаю. Отчаявшись, гляжу по сторонам и, как утопающий, хватаюсь за соломинку.

— Здесь никто не говорит по-русски? — и гляжу в дальние ряды.

— Я говорю, — прямо возле меня раздается голос моей соседки.

— Вы?! — захлебываюсь я от радости и удивления.