Меридианы карты и души

Что касается меня, то я продолжала общаться с людьми на этом языке и после симпозиума, в этот раз уже в самолете рейсом Москва — Монреаль. Вместе со мной в Канаду летела группа советских туристов из Новокузнецка. Светловолосая полноватая женщина, Лида, плановик крупного металлургического комбината, подсела ко мне и без всякого плана, а так, по наитию души, почти всю дорогу читала вслух стихи, в том числе и мои. Постепенно из соседнего отсека к нам перешли ее попутчики-директор завода, секретарь горкома, инженеры, рабочие. Завязалась беседа. Мои новые знакомые, как и бывает в таких случаях, расспрашивали об Армении, о том, к кому я еду, о моих друзьях — русских поэтах. Вдруг, не помню сейчас, кто из них первый извлек из портфеля и протянул мне открытку с видом Еревана, попросил автограф. Оказалось, что такие открытки есть почти у всех.

— Откуда это тут у вас? — удивилась я.

В ответ объясняют, что это сувениры, которые в числе других они собираются вручить на встрече с канадскими рабочими.

И так здесь, в воздухе, на высоте более чем десять тысяч метров, вдруг возникают и рассказывают мне о своей новой судьбе мой Ереван, Севан, Звартноц, Ленинакан, Матенадаран. С удовольствием подписываю открытки и получаю взамен на память виды Новокузнецка, тоже с подписями и добрыми словами. «Очень надеюсь на встречу у нас в Новокузнецке. Как это чудесно, что мы познакомились», — написала на открытке с видом их завода Лида.

Я не люблю, когда люди играют в скромность, и должна признаться, что никогда не играла в эти игры. Жила естественно, общалась с людьми, радовалась похвале, огорчалась, когда ругали. Но так как, к счастью, похвал было больше, старалась сохранить трезвость и отличать, какая из этих «ценных бумаг» — похвал — обеспечена настоящим золотом, а какая результат инфляции. И надо сказать, что инфляции я отводила очень большой процент. Особенно когда повзрослела, стала разборчивее. Но, признаюсь, каждый раз, когда в Москве ли, в дальней ли командировке, в сибирской «глубинке», вдруг услышу, что кто-то знает мои стихи, даже читает наизусть, — душа по-настоящему теплеет, и я приближаюсь к тому, что люди называют счастьем. Так было и тогда, в самолете Москва — Монреаль.

Вспыхивает табло. Те же слова, но сейчас под небом Канады: «Пристегнуть ремни. Курить строго воспрещается». Самолет медленно снижается. Океан наконец отступает, виднеется земля, рыжеватая, обыкновенная. Через несколько минут на поверхности ее обозначаются дома, улицы, четко разлинованные, но сверху удивительно плоские, одинаковые. Неужели Монреаль?!

Самолет, уставший, запыхавшийся, касается земли. Быстрый нервный бег его постепенно замедляется и наконец стихает. Двери распахиваются, и мы выходим, вернее, переходим из салона самолета в другой «салон». Здесь всюду после приземления из здания аэропорта, подобно гигантскому хоботу, протягивается огромная гофрированная резиновая труба, прилипает к дверям самолета. Вы вступаете прямо на этот «хобот», шагаете по устланному дорожками коридору и сразу оказываетесь в здании аэропорта.

Итак, мы прошли по этому эластичному коридору-«хоботу» и достигли зала. Прибывших из Новокузнецка встречают представители «Интуриста», а меня никто. Растерянно двигаюсь вперед. У одной из дверей смугленькая девушка в синей униформе о чем-то спрашивает идущих рядом. С трудом догадываюсь, что произносит мою фамилию.

— Это я, — откликаюсь обрадованно.

— Пойдем, — она плохо говорит по-армянски, — там вас ожидают… Я работаю здесь, пойдем…

Девушка помогает мне быстрее покончить с таможенными формальностями.

Пожилой таможенник-канадец обращается ко мне.

— Он хочет знать, имеется ли с собою алколь, — невнятно переводит его слова девушка.

— Нет, не имеется, — со спокойной совестью говорю я.

И только после того, как ответила, сообразила, что речь идет об алкоголе, однако не делаю никакой попытки исправить ошибку… Собственно говоря, это никакая не ошибка. Наш армянский коньяк можно назвать как угодно — сувениром, визитной карточкой, огненной водой, эликсиром жизни, — но только не алкоголем.

6 марта, Егвард

Канада…