Меридон, или Сны о другой жизни

Я соскользнула в жаркую дремоту, а проснувшись, уже дрожала от холода. Если бы я имела силы, я бы рассмеялась. Я считала своего отца большим негодяем, но даже он не стал бы, к примеру, выдавать меня замуж за умирающего. Он был бандитом, но он отдал мне шнурок с золотыми застежками, потому что пообещал это своей покойной жене. В нашем мире мы серьезно относились к обещаниям, данным мертвым. А здесь, где все говорили так тихо и выглядели такими красивыми, святым было только одно. Деньги.

Леди Кларенс отнюдь не ненавидела меня. Я знала ее достаточно хорошо и была уверена, что, когда я стану ее невесткой, она будет относиться ко мне не хуже, чем к собственной дочери, а возможно, и лучше. Она не давала себе труда любить или ненавидеть. Единственным предметом ее забот была она сама, ее единственным долгом на земле было заботиться о своем состоянии и имени. Каждая богатая семья завоевала свое положение за счет сотен других. Я знала это. Но никогда не понимала это лучше, чем в тот вечер, когда следила за потолком, расплывающимся над моей головой, словно облако в небе, и находясь во власти женщины, которую не заботило ничего, кроме моей подписи.

То, что произошло потом, напоминало ночной кошмар. Я проснулась оттого, что Эмили умывала меня прохладной, сладко пахнущей водой. Но мне было так больно, что я вырвалась из ее рук.

— Извините, мэм, — как обычно, пробормотала она.

Я все еще горела в лихорадке. Дверь позади Эмили отворилась, и на пороге возникла леди Кларенс. Страшная решимость, которая превратила ее рот в узкую полоску, а глаза — в два больших серых осколка камня, испугала меня.

Затем появился Пери, он сам казался больным, видно, от продолжающегося пьянства. Но что меня больше всего удивило, так это его одежда. Дома он обычно носил костюм для верховой езды или шелковый халат, надетый поверх ослепительного белья и шаровар. Но в это утро на нем был светло-серый сюртук и новый жилет цвета лаванды. В руке он сжимал серые же перчатки.

Именно перчатки вызвали наибольший страх в моей душе, и мой прежний цыганский голос произнес про себя: «Черт возьми! Они собираются поженить нас, пока я тут валяюсь больная!» Злость затуманила мои глаза и лишила меня последних сил.

Пери наклонился над кроватью и взглянул мне в лицо.

— Не слишком близко, Пери, — предупредила его мать.

— Извини нас, Сара, — говорил мне в это время Пери. — Я не хотел, чтобы все было так. Мне хотелось, чтобы мы поженились по-настоящему и были счастливы друг с другом. — Его тревожное лицо колыхалось надо мной. — Ты умираешь. И если мы не поженимся, я погибну, Сара. Я должен получить свое состояние, пожалуйста, помоги мне. В конце концов, какое это имеет для тебя значение, ведь ты все равно умрешь.

Я отвернулась и закрыла глаза. Мне ничего не хотелось делать ни для него, ни для кого другого.

— Дайте ей немного лауданума, чтобы успокоить ее, — услышала я голос доктора.

Все они собрались здесь. Эмили приподняла меня за плечи, и я проглотила лекарство. Видимо, оно оказалось сильнее, чем обычно, ибо я словно опьянела. Доктор Плейер честно отрабатывал свой гонорар — домик в Вайдекре. Внезапно гнев и борьба за жизнь оставили меня, мое дыхание стало тише и реже. Мне не хотелось ни с кем спорить, все казалось далеким и несущественным. Пусть Пери будет хорошо, лишь бы он не выглядел таким испуганным и несчастным. Если он получит свои деньги, это будет только справедливо.

Я улыбнулась ему и оглянулась вокруг. Мы находились в той же комнате, которая прежде принадлежала Марии и которую я так невзлюбила с самого начала. Обидно, что именно здесь мне предстоит окончить мои дни. На моем письменном столике стояли белые цветы: лилии и гвоздики, — рядом лежала Библия, тут же виднелась чернильница, отточенные перья, печать и воск. Все было готово. На полке над камином тоже стояли цветы, их тяжелый запах делал воздух в комнате еще более удушливым. От осенившей меня мысли я рассмеялась про себя: по-моему, эти оранжерейные цветы используют еще раз на моих похоронах. Иначе леди Кларенс не стала бы на них тратиться в середине зимы.

Раздался стук в дверь, и голос Риммингс произнес:

— Преподобный Фоссет, мэм.

Сквозь приоткрытые веки я увидела, как, войдя, ректор церкви Святого Георга приветливо поздоровался со всеми и затем подошел к моей кровати. Когда он увидел меня, его улыбка стала менее уверенной.

— Мне грустно видеть вас, мисс Лейси, в дни тяжелой болезни. Вы слышите меня? Знаете ли вы, зачем я здесь?

Леди Кларенс поспешно шагнула к моему изголовью, бесстрашно взяла меня за руку и материнским жестом положила другую руку на мой пылающий лоб. Она знала, как я ненавижу прикосновения, она и сама их не слишком любила. Но сейчас было не до таких тонкостей. Все это я хорошо понимала. Я сама достаточно много выступала в шоу.