Мэрилин Монро

Плохо это или хорошо? И о чем это свидетельствует? Первые семь лет, проведенные в семействе Болендер, из «тяжелого и несчастного детства» можно смело исключить. Остаются еще восемь (с лишним) лет — начиная с роковой январской субботы 1934 года, когда санитары увезли Глэдис Бэйкер в Норуолкскую психиатрическую лечебницу, и кончая 19 июня 1942 года, когда Норма Джин Бэйкер и Джеймс Дахерти были официально объявлены мужем и женой. Эти восемь лет действительно кажутся неопределенными, ибо трудно сказать с уверенностью, где, с кем и под чьей опекой провела их Норма Джин, кто заботился о ее здоровье — и физическом, и душевном, кто и чему обучал ее и воспитывал. Разумеется, из Москвы девяностых годов трудно судить о том, что происходило шесть десятилетий назад в нескольких голливудских домах в обыкновенных семьях никому не известных людей. Естественно, здесь могли бы помочь американские биографы, специально занимавшиеся этим вопросом и работавшие с архивными документами, в том числе и с адресными книгами. Однако и среди биографов, знавших Мэрилин (Пит Мартин, Морис Золотов) и не знавших ее, но подробно занимавшихся ее жизненными перипетиями (Ф.-Л. Гайлс, Норман Мэйлер), согласия нет. Мэрилин и те, кто безоговорочно верит ей, утверждают, что Норма Джин жила в те годы у одиннадцати или двенадцати приемных родителей. Кое-кто из писавших о Мэрилин уже в наше время (Роджер Кан, например) вообще не верит ничему, что либо рассказывала сама Мэрилин, либо описывалось с ее слов. По-моему, стоит взять в расчет слова М. Золотова: «Все актрисы любят драматизировать собственную жизнь, входят в собственную роль и играют ее убедительно. Они никогда не лгут. Они и в самом деле не в состоянии себе противоречить. Просто они всегда верят в то, что в данную минуту говорят». Лично меня больше привлекает отношение к словам Мэрилин такого автора восьмидесятых годов, как Глория Стэйнем: «Воспоминания детства — это взгляд через увеличительное, а не через оконное стекло. В глазах маленького еще человека подробности могут сколь угодно разрастаться, а что-то существенное останется при этом незамеченным либо непонятым. Многое из сказанного Мэрилин… репортерам противоречиво именно подробностями, но целостно переживаниями. На близких и друзей, кто, в отличие от биографов вроде Мэйлера и Гайлса, действительно слышал, что она говорила, именно ее эмоциональная искренность произвела впечатление. Факты Мэрилин может запамятовать, может ради эффекта их преувеличить, но, вспоминая о переживаниях Нормы Джин, она правдива…»

Это становится очевидным, когда читаешь свидетельства Мэрилин о самой себе, сведения о собственной жизни, которые она сообщает биографам или репортерам. Например: «В одной приемной семье — двое супругов, они, когда мне было десять лет, взяли с меня обещание, что когда я вырасту, то не стану пить, и я письменно поклялась не курить и не ругаться. А приемные родители, у которых я жила потом, дали мне в качестве игрушки пустую бутылку из-под виски…» Я убежден, что Морис Золотов, перечисляя девять приемных семей (и, кстати, ни одну не называя по фамилии), где жила маленькая Норма Джин, чересчур доверился подобным свидетельствам, ибо обратил внимание вовсе не на то, на что следовало. Он доверился упоминаниям фактов (одни приемные родители, другие) и полностью игнорировал манеру, в которой эти «факты» были изложены. Между тем именно манера здесь и заслуживает внимания. Я не случайно заключил слово «факты» в кавычки — это факты сознания (самосознания), а не памяти. Если у нее была дюжина приемных семей и ей некому напомнить о ее жизни в них (в нормальных семьях подобная память сохраняется и культивируется, например, в альбомах), то как она может с уверенностью утверждать, что упомянутое ею обещание было взято с нее именно в десятилетнем возрасте, а не, допустим, в девять либо в одиннадцать лет? Далее: если верить Мэрилин, то с нее брали обещание не пить, а она поклялась… не курить и не ругаться! Таковы те самые «противоречия подробностями», о которых писала Стейнем. Здесь важен не возраст и не количество приемных семей, а то, что таковы были события ее детства. Она маленькая, а с нее берут клятву не пить, не курить и не ругаться — можно подумать, что ее завтра же выдадут замуж. И это действительно — факт сознания. По этим признакам можно даже определить, о ком идет речь. Разумеется, о Болендерах, которые в своем истовом религиозном пафосе даже забывали, что перед ними ребенок. Точно так же за эпизодом с бутылкой проглядываются очертания англичанина, который был заядлым любителем виски. Привлекает здесь и оставшееся с тех лет удивление: в одной семье от ребенка требуют — «Поклянись, что не будешь пить», а в другой предлагают поиграть с водочной бутылкой.