Мэрилин Монро

Итак, примем вариант, предложенный Гайлсом уже в его первом издании книги «Норма Джин», где значатся лишь шесть приемных семейств, добровольно либо вынужденно взявших на воспитание дочь безумной Глэдис: до помещения в сиротский приют это супруги Болендер, английская пара со взрослой дочерью, арендовавшая у Глэдис ее «собственный» дом, их соседи мистер и миссис Харви Гиффенс, взявшие к себе девочку после того, как Глэдис увезли санитары, и — после сиротского приюта — две семьи, которые даже всезнающий Гайлс не называет по фамилиям. Плюс, разумеется, Грэйс Мак-Ки и ее супруг Эрвин Годдар, которого приятели называли Доком. Конечно, шесть приемных семей — это не двенадцать, но, согласимся, тоже немало. Если же еще вспомнить о двадцати муниципальных долларах на воспитание (их получали все, кроме англичан, для которых болезнь Глэдис свалилась как снег на голову и с которыми Норма Джин прожила пару месяцев, и, естественно, Грэйс Мак-Ки, ставшей официальной опекуншей девочки), то несложно представить, какое воспитание получила будущая «кинозвезда».

Да и не только в воспитании дело. А формирование характера, зависящее от стабильности и гармонии семейной жизни! И если взрослую Мэрилин многие недолюбливали из-за ее капризного, иногда даже вздорного характера, то корни этого, несомненно, в той бессемейной жизни, которая была ей суждена с детства.

Вряд ли ее повсюду одинаково привечали. По-видимому, Болендеры были чуть ли не единственными чадолюбивыми приемными родителями, к тому же заинтересованными в Норме Джин. Впоследствии Мэрилин по разным поводам рассказывала о множестве и курьезных, и попросту издевательских придирках к ней тех или иных ее приемных родителей. Биографы выяснили, что подавляющее большинство этих рассказов вымышлено. Но есть и такие, что вполне заслуживают доверия. Во всяком случае, обвинение в краже жемчужных бус просто так не выдумаешь. Да и зачем? Известно ведь, что всякое обвинение — независимо от того, справедливо оно или полностью лживо, — прилипает к человеку на всю жизнь. И когда Мэрилин писала, что после этого «никогда не переживала большего стыда, унижения и острой, мучительной боли — они оставили рубец на всю жизнь», сомнительно, чтобы она это сочинила либо попросту кривила душой. При этом даже несущественно, в какой именно из приемных семей это произошло. С другой стороны, что можно требовать с людей за 20 долларов в месяц, или за 70 центов в день?

«В некоторых приемных семьях, — вспоминала еще Мэрилин, — дабы избавиться от моего присутствия в доме, меня обычно отсылали в кино, и я днями просиживала в кинотеатре, иногда до ночи, перед самым экраном… Мне нравилось все, что на нем показывали…» Еще бы! Вполне могу ее понять. Сложнее сделать это по отношению к людям, взявшим на себя (пусть и за 20 долларов) родительский труд. Естественно, что, как и все дети, Норма Джин училась и в школе (посещать школу она начала еще в Хоторне, живя у Болендеров), но не думаю, чтобы кто-нибудь из ее приемных родителей проверял, как она сделала уроки (по крайней мере, ни она сама, ни ее биографы ни о чем подобном не упоминают). Да и как может быть иначе, если при каждом удобном случае отправлять ребенка в кино?

В этом смысле наиболее эффективными оказались те два года, что Норма Джин провела в Лос-Анджелесском доме сирот (аналогичном нашим детским домам) — по крайней мере там контролировался учебный процесс. Все без исключения биографы Мэрилин пишут о том, насколько угнетающим оказалось воздействие на нее этого сиротского дома — воздействие, от которого она, как утверждают, не оправилась до конца дней. Ничего удивительного. Помещение ребенка в детский дом, какими бы причинами это ни вызывалось, — всегда драма. Норме Джин, которая только-только начала привыкать к жизни с матерью в «своем» доме, это показалось катастрофой. Нетрудно представить себе состояние девятилетней Нормы Джин, которую ее опекунша Грэйс Мак-Ки в один несчастный день, 13 сентября 1935 года, взяла за руку и отвела (точнее, отвезла) на Эль Сентро-авеню, в дом номер 815. Увидав надпись на доске: «Лос-Анджелесский дом сирот», девочка начала вырываться и заплакала: «Не пойду! Я не сирота… Не сирота… Моя мать не умерла! Тетя Грэйс! Она же не умерла!» Но «тетя» Грэйс была неумолима: в те годы она собиралась замуж за человека (это и был уже упомянутый Док Годдар) моложе ее на десять лет и полагала, что ребенок, да еще чужой, будет только обузой. У Дока же и у самого было трое детей от предыдущего брака, и подопечная невесты вряд ли могла остановить его.