Мэрилин Монро

В некотором смысле Мэрилин все еще напоминала миру об опубликованном почти десятью годами ранее рапорте Кинси, поскольку она стала хлопотным воплощением противоречивых потребностей нации: секса и невинности; взгляда, полного почтения, и страха перед обретением опыта; мечтаний девушки и ответственности женщины; желаний и — слишком частых — разочарований, если ожидалось слишком многое. Все то, в чем состояла специфика американской культуры — от начала послевоенного периода, когда она начала сниматься в своем первом фильме (1947), и вплоть до вспышки социальной революции (1962), — неразрывно связывалось с фигурой Мэрилин Монро.

Кинси говорил о сексе, писал о нем, выспрашивал о наиболее интимных подробностях, и в Голливуде всё чаще щеголяли неведомой и немыслимой до сих пор открытостью в вопросах секса. Парни, которых опрашивал Кинси, побывали на войне и имели право на то, чтобы их считали мужчинами. Но мужчины, которых показывали по телевидению и в кинотеатрах, были главным образом пацанами: Кэри Грант в «Обезьяньих проделках» — это всего только красавчик-старшеклассник; «романтический актер» в картине «Джентльмены предпочитают блондинок» оказывается на поверку богатым ребенком; даже в картине «Река, откуда не возвращаются», где шальным мужиком, которого надлежит укротить, является сам Роберт Митчам, двоих партнеров должен был связать маленький мальчик.

Во всей этой суматохе Мэрилин Монро и ее честолюбивые устремления были высмеяны миром культуры. Сама мысль о столь независимой женщине была предана анафеме: страна нуждалась в женщине-ребенке, трудолюбивой, сексуальной девушке, притом не слишком умной, в молодой женщине, которая представляется слегка нереальной, является предметом мечтаний, существом, которое никогда не дозревает до конца (и кому это не позволяется).

Наряду с тем плохим влиянием, которое оказали на Мэрилин киностудии, отражающие потребности массовой культуры, не менее, а, пожалуй, еще более трагичным по своим последствиям оказалось то, что она безотчетно оказалась втянутой в круг популярного фрейдовского психоанализа, в результате чего ее постоянно заставляли задумываться над своим детством — а для сироты нет, пожалуй, худшей терапии, чем неустанный анализ собственного «я». Однако люди, рассматривавшиеся актрисой в качестве родителей — Страсберг, Миллер, Крис, Гринсон, — уговаривали и даже заставляли ее заниматься этим анализом. И Мэрилин, чтобы удовлетворить их, подвергалась психотерапии. А это лечение — вместо того чтобы помочь ей — вызывало в ней еще больший страх. Даже странно, что актриса не сломалась раньше, поскольку всякий раз, когда она пыталась вырваться за пределы заколдованного круга детства, рядом с ней всегда оказывались люди, которые черпали выгоду из того, что постоянно вбивали ей в голову: ты все еще послушная и покорная деточка. Во вторник утром, 31 июля, Мэрилин позвонила Элизабет Куртни, помощнице модельера Жана Луи, чтобы та пришла как можно быстрее и сделала последнюю примерку платья, придуманного для нее Жаном. «Она была очень счастлива», — вспоминала Куртни, и у актрисы была на то причина, поскольку речь шла о свадебном наряде. В тот день после обеда, закончив полуторачасовой сеанс у Гринсона, Мэрилин возвратилась домой и провела несколько часов возле телефона, позвонив, в частности, в цветочный магазин, местный винный погребок и поставщику продовольственных товаров.

«Я хочу, — сказала она в июньском интервью, — чтобы мужчина любил меня всем сердцем — так же, как мне хотелось бы любить его. Я пыталась, пробовала, но до сих пор такой любви у меня не случалось». Сейчас было похоже на то, что ее мечты наконец сбудутся.

Глава двадцать вторая. 1—4 августа 1962 года

В среду, 1 августа, Наннелли Джонсон сказал давнему другу Мэрилин, Жану Негулеско, что тому предложат стать режиссером картины «С чем-то пришлось расстаться», поскольку «Мэрилин просила тебя» ^[493]. Негулеско, работавший с ней в фильме «Как выйти замуж за миллионера», признался, что с удовольствием заменит Кьюкора, поскольку считал Мэрилин «вулканом эмоций, очаровательной женщиной, [которая] обладает замечательным интуитивным ощущением исполняемой роли, знает, как начать сцену, как сконцентрировать на себе внимание зрителей в ходе этой сцены и потом эффектно закончить ее». После того как Негулеско выразил согласие, все было готово к возобновлению производства картины в октябре. Мэрилин получила бы при этом вознаграждение в размере двести пятьдесят тысяч долларов, то есть в два с половиной раза больше, чем предусматривал ее предыдущий контракт.